собственного тела. Теоретически натуралисты подошли к тому, до чего всякий пьяница доходит практически. Взяв с собою литр, они выпили половину и с наслаждением искупались в озере Малый Вудъявр. Вторую половину литра друзья зарыли под заметной двойной березкой, с тем чтобы в ближайшие дни повторить это превосходное удовольствие. Когда же они пришли в другой раз, то вдруг оказалось, что той двойной березки нет на берегу Малого Вудъявра. Бились, бились в поисках, наконец место вспомнили, а березка была тут одна. Покопали, а литр оказался тут, под одной березкой. Вот какая чертовщина: оба же натуралиста именно потому и выбрали эту березку, что она была заметная, двойная. Лопари в таком разе, наверно, состряпали бы свое очередное «чудо», но натуралисты, не верящие в чудо, сделали опыт, и при совокупном действии заполярной холодной воды и второй половины литровой бутылки винного спирта березка опять стала двойной.

С течением времени хибинские друзья-натуралисты специализировались: Семеров сделался геологом-разведчиком, а К. занялся оленями и организовал олений заповедник в Чуна-тундре, по ту сторону озера Имандра. Однажды Семеров, желая разведать, нет ли в Чуна-тундре таких же богатств, как в Хибинах, захватил с собой аммонал и, совершенно упустив из виду, что он в заповеднике, грохнул и, конечно, ужасно перепугал и расстроил стада подлежащих наблюдению диких оленей. С тех пор друзья не только не купаются в заполярной воде, но профессор К. даже в обществе, за чаем, рядом с геологом не сядет.

Строитель Кондриков (Письмо к другу)

Тиетта. Август 1933 г.

Представьте себе, дорогой мой друг, будто вы после долгого перерыва получили возможность узнать о судьбе ваших родственников, друзей, знакомых, что вам о них рассказывают и вы постоянно задаете все новые и новые вопросы. Непременно бывает при этом просеивании крупинок жизни через решето времени, что вы вдруг вскакиваете с места и говорите взволнованно: «Ну, вот об этом я знал вперед! Разве я не предсказывал?» Точно то же происходит сейчас со мной при возвращении в Хибинские горы, в те самые места, где в юности пробежал мой волшебный колобок. На этих самых местах я теперь читаю свою старинную книгу «Колобок» и нахожу возле себя ответы на вопросы, посеянные мною в то время. Скажите, почему именно мои чувства, записанные в то время, дожили до сих пор и не устарели, как настроения Чехова, вложенные им в описание какой-нибудь земской больницы? Все, кто знает, каким талантом и каким мастером был Чехов, поймут сразу, что не в таланте и не в мастерстве тут дело. Я это хочу так объяснить: предмет чеховского описания, земская больница, теперь исчез с лица земли, а герой «Колобка» — полуночное солнце по-прежнему светит в Лапландии в летнее время, и, располагаясь в этом астрономическом времени, записи мои тем самым как бы и консервируются. Вот для примера я беру следующую мою запись при наблюдении полуночного солнца почти тридцать лет тому назад. Тогда я так записал: «Забываешь числа месяца, исчезает время. И так вдруг на минутку станет радостно от этого сознания, что вот можно жить без прошлого и что-то большое начать». Это было записано в ущелье Им-Егор, где мне пришлось с лопарями преследовать диких оленей и ночевать. Теперь, почти через тридцать лет, почти на том же самом месте и при том же самом свидетеле, полуночном солнце, мы говорим о том же самом большом деле, которое началось здесь действительно, не имея почти никакой связи с человеческим прошлым этого края. Мы были теперь возле озера Малый Вудъявр, в отличном здании горной станции Академии наук. За большим чайным столом, уставленным вареньем, печеньем, конфетами, я слушал теперь горячий спор неизвестного мне человека, скажем просто — Лысого, с пионером Кольского полуострова, всюду известным теперь строителем Хибиногорска, Нивастроя, Химстроя в Кандалакше В. И. Кондриковым. Слава строителя была так велика, что хозяйка чайного стола, минуя Лысого, беспрерывно угощала чем-нибудь строителя, повторяя: «Кушайте, Василь Иванович». Кондриков, простой человек из рабочих, сам воспитавший себя на большом деле, не раздражался и, даже вовсе не обращая внимания на эту мелочь, рассказывал горячо о заполярном земледелии, как всем известно, давшем такие неожиданные и блестящие результаты. В то время как Кондриков говорил об искусственной почве — что для этого сдирается, как скатерть, тонкий слой торфяного перегноя, мешается с минеральными удобрениями и чуть ли не в мясорубку пропускается, — Лысый вдруг неожиданно оборвал Кондрикова замечанием: «Для чего это нужно делать искусственные котлеты и перегонять людей за полярный круг, если при таких затратах земля на Украине, аршинные черноземные пласты произведут чудеса?» Это был один из таких вопросов, ответить на которые можно лишь изложением всех условий, создавших необходимость заполярного земледелия. Кондрикову пришлось рассказывать историю вскрытия Хибинских гор с самого начала, с тех пор как только были открыты апатиты. Сразу тогда и началась схватка людей, понимавших апатиты как малое местное дело, и других, предвидевших в апатитах большое дело универсального значения. Сторонники малых дел, разумеется, знать ничего не хотели ни о проведении железной дороги, ни о постройке нового города. Сторонники малых дел практически стремились только к тому, чтобы ограбить Хибинские горы и опять предоставить пустыню себе самой. Напротив, сторонникам большого дела необходимо было создавать местную жизнь и таким образом материализовать свою фантазию, начиная с самых пустяков. А оно, это дело, и действительно вначале показалось утопией. Ведь стоит кликнуть клич у нас в Московской области, и тут же, на месте, из ближайших же деревень являются на стройку плотники, столяры, каменщики, слесаря, конопатчикии всякие другие квалифицированные рабочие, занятые из рода в род своим мастерством со времен Грозного и еще много глубже в истории. Но тут нет никакого культурного прошлого. Сторонникам большого дела для возможности построить Хибиногорск надо было параллельно создавать необходимое для большого универсального дела и малое, хотя бы вот это овощное земледелие с его витаминами и другими противоцинготными средствами. Чтобы понять хибинское большое дело, надо ясно представить себе природную и историческую обстановку того края, где оно развивалось, стать лицом к лицу с первозданными породами и силами нечеловеческими. Когда-то, в далеких днях геологического времени, в трещину земной коры вылилась расплавленная масса и постепенно застыла, образуя форму каравая хлеба диаметром в пятьдесят километров. После того ледник срезал и увлек с собой верхние слои, отшлифовав оставшиеся. Конечно, жизнь камня продолжалась, но это была жизнь без катастроф, распределенная в геологическом времени. С точки зрения нашего быстрого времени это было прозябание. Встреча геологического