Улыбаясь, Карелла подумал, не стоит ли ему поискать мэра. Подобная песня была достаточным поводом для убийства: в ней высмеивалась тучная жена мэра, Луиза, и разрекламированный Бал шампанского (мероприятия, периодически, иногда ежегодно, организовываемые власть имущими — примечание переводчика), который она спонсировала в апреле прошлого года. Он покачал головой, провёл рукой по лицу и снова сказал себе, что пора идти домой. Вместо этого он перелистнул следующую страницу в блокноте.

Схема рифмы и ритм следующей песни были похожи на первую, но он почти сразу обнаружил, что она написана для исполнения в гораздо более медленном темпе — ещё до того, как он прочёл первые несколько строк. Он попытался представить себе мёртвого Джорджа Чеддертона, поющего слова, которые он записал в блокнот. Он представил, что на его лице не будет улыбки, а в глазах — боли. Осознав замысел песни, Карелла вернулся к тексту и начал читать его с начала: «Сестра, женщина, чёрная женщина, сестра, женщина моя, зачем она носит одежду, показывая половину своей задницы? Зачем она ходит по улице, зачем работает в очереди? Разве доллар белого человека заставляет её так хорошо себя чувствовать? У неё нет мозгов, у неё нет гордости, и она позволяет доллару белого человека превращать её в дешёвку?

Принимая доллар белого человека, позволяя ему…»

Белый мужчина, подошедший к ней, держал над головой зонтик. Она стояла прямо напротив главного железнодорожного терминала города — длинноногая, симпатичная чернокожая девушка лет двадцати пяти, в светлом парике, бежевом пальто и чёрных туфлях из лакированной кожи на высоком каблуке. Она в короткой чёрной юбке стояла у дверей закрытой лавки деликатесов, распахнув пальто и демонстрируя розовую блузку с глубоким вырезом. Под блузкой не было бюстгальтера, и от прохладной сырости сентябрьской ночи её соски топорщились на тонкой атласной ткани. Было десять минут третьего утра, и с тех пор, как она начала работать в десять, прошло уже восемь приёмов. Она изнемогала от усталости и хотела только одного — вернуться домой, в свою постель. Но ночь ещё только начиналась, как часто напоминал ей Джоуи, и если она не принесёт домой больше денег, чем уже есть в её сумке, он, скорее всего, вышвырнет её голой под дождь. Когда белый мужчина приблизился, она поджала губы и издала звук поцелуя.

«Хочешь свидание?», — прошептала она.

«Сколько?», — спросил мужчина. Ему было около пятидесяти, как она предполагала, невысокий мужчина почти без волос, в очках, на которые попадали брызги дождя, несмотря на зонтик над головой. Он оглядел её с ног до головы.

«Двадцать пять за работу руками», — сказала она. «Сорок за минет, шестьдесят, если хотите трахаться.»

«Вы… а… были у врача в последнее время?», — спросил мужчина.

«Чистая, как свисток», — сказала она.

«Сорок — это многовато для… для того, что вы сказали.»

«Минет? Это то, что вас интересует?»

«Возможно.»

«Что вас удерживает?»

«Цена. Сорок звучит определённо дорого.»

«Сорок — это то, что я получу.»

«Под дождём много не нагребёшь», — сказал он и рассмеялся собственной шутке. «Три часа утра», — сказал он. «Под дождём не очень-то постоишь.»

«Вы не получите другой цены, кроме сорока долларов», — сказала она и рассмеялась вместе с ним. «Подумайте об этом. Не торопитесь.»

«Отличный… ах… набор у вас», — сказал он.

«М-м-м», — сказала она, улыбаясь.

«Очень мило», — сказал он и протянул руку, чтобы коснуться её груди.

Она застенчиво увернулась. «Нет, пожалуйста», — сказала она. «Не здесь.»

«Где?»

«Есть место за углом.»

«Сорок долларов, не так ли?»

«Сорок, такая цена.»

«У вас хорошо получается?»

«Я не Линда Лавлейс (американская порноактриса, мемуаристка и общественный деятель, считается первой в истории порнозвездой, до неё имена актрис „фильмов для взрослых“ были неизвестны аудитории — примечание переводчика), но обещаю, что вы не пожалеете.»

«А вы чистая? Вы были у врача?»

«Прохожу обследование каждый день», — солгала она.

«Всё равно», — сказал он, покачав головой. «Сорок долларов.»

Она ничего не сказала. Он уже был на крючке.

«Ну, ладно», — сказал он, — «наверное, да.»

Она обхватила его руку и вместе с ним шагнула под зонтик. «Сестра, женщина, чёрная женщина, почему она так поступает? На спине, на коленях, чтобы белый человек заплатил? Она рабыня, сестра, женщина, она рабыня, раз так поступает, на коленях, на спине, чтобы белый человек заплатил. На коленях, сестра, женщина, самое время молиться, не обращая внимания на то, что скажет белый человек. Пусть белая девушка делает…»

«Это мой первый раз с цветной девушкой», — сказал мужчина.

«Всегда бывает в первый раз», — сказала она. «Измените свою удачу. Не желаете ли дать мне сорок, пожалуйста?»

«О, конечно», — сказал он, — «конечно», — и, достав из заднего кармана бумажник, вытащил пачку банкнот. «Как вас зовут?», — спросил он.

«Си Джей», — сказала она. Она ждала, пока он искал сороковник.

Однажды Джоуи спросил её, может ли она разменять сорокадолларовую купюру (купюры такого номинала в США нет — примечание переводчика). Он чертовски удивился, когда она достала мелочь из сумки. Думал, его бесплатно обслужат, придурка.

«Можешь разбить сотню?»

«Конечно, милый, как тебе удобнее? Двадцатки или десятки?»

Вот в этой же комнате. Иногда ей разрешали пользоваться комнатой в одном из массажных салонов, когда там не было занято обычных девушек. Заходишь туда, зеркала на стенах, бутылочки с маслом разных цветов на полу, и думаешь, что попал в арабский бордель. Этот номер в отеле стоил ей пять долларов за то время, которое ей понадобится, чтобы отсосать у этого чувака и отправить его в путь. Двуспальная кровать и комод, раковина в углу, мягкое кресло у окна, на нём абажур, никаких занавесок. Пять баксов за полчаса максимум. Она занималась не тем бизнесом, ей следовало бы стать владелицей отеля.

«Отсчитаешь сорок?» — спросила она.

«Да, да», — сказал он. «Вы не против однодолларовых купюр?»

«Однодолларовых? Сорок долларов купюрами по одному доллару?»

«Я официант», — сказал он, как будто это всё объясняло.

«Я тоже собираюсь стать официанткой», — сказала она, — «и ждать сорок.»

Он снова посмотрел на неё, потом рассмеялся и сказал: «Извините», — и начал отсчитывать ей сорок долларов, по одной купюре на ладонь протянутой руки. Она слушала, как он отсчитывает деньги, и думала, что этот чёртов дурак будет всю ночь платить ей, так и не приступив к делу.

«…тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять и сорок», — триумфально заявил он. «Надеюсь, это будет хорошо.»

«Всё будет очень хорошо», — сказала она. «Не волнуйтесь. Хотите пойти помыться?»

«Помыться?»

«М-м-м, помойте свой маленький член, милый. Чтобы я оставалась чистой, я должна быть уверена, что вы тоже чистый.»

«Да, хорошо», — сказал он. «Очень хорошо. Да.»

«Это ваш первый раз с проституткой?», — спросила она.

«Нет, нет.»

«Держу пари, это ваш первый раз», — сказала она, улыбаясь.

«Нет, но близко к действительности», — сказал он и подошёл к раковине в углу.

«Но вас никогда раньше не просили помыться, да?»

«О, конечно, да», —