Ты никогда не считал меня хорошей матерью для Кэт, но я ее вырастила. Я утешала ее, когда у нее первый раз случились месячные, я помню, как в раннем детстве она называла мою спальню своей любимой второй комнатой, и спагетти у нее были “шпагетти”, а людей, приходящих ненадолго, она называла “приветы”. Она говорила “куда ты был” и “куда ушло утро”, а ты, сукин сын, сказал Тэйеру, что ищешь человека, кто разделил бы с тобой память о ней. И она сказала мне, что беременна, это была оплошность, она советовалась, как поступить, и я ушла в туалет, потому что знала, что заплачу, и не хотела плакать при ней, решила выплакаться, чтобы потом действовать разумно, и я услышала взрыв, а когда наконец выбралась из туалета, часть ее лежала в шербете, а часть на улице, а тебе, сукин ты сын, тебе понадобилось, чтобы кто-то вспоминал ее вместе с тобой.

Думаю, Джон сказал бы, что “Датч Ши младший” – книга о вере.

Приступая к роману, он заранее знал последние слова, последние слова не только романа, но и последние слова, мелькнувшие в голове Датча перед тем, как он застрелился: “Я верю в Кэт. Я верю в Бога”. Credo in Deum.[29] Первые слова католического катехизиса.

Так о вере эта книга или о скорби?

Или скорбь и вера – одно и то же?

Можно ли сказать, что мы чрезвычайно зависели друг от друга в то лето, когда плавали в бассейне, смотрели сериал “Тенко” и ужинали у “Мортона”?

Или мы были чрезвычайно счастливы?

Если бы я осталась одна, прилетел бы он ко мне теперь на улыбке?

Заказал бы столик у “Эрни”?

PSA и ее улыбка не существуют более, проданы “Ю-ЭС эйрвейс”, и самолеты перекрашены.

Не существует более и “Эрни”, ресторан был ненадолго реанимирован Хичкоком для съемок “Головокружения”. Там Джеймс Стюарт впервые видит Ким Новак. Потом она падает с колокольни (тоже реконструированной для этой цели) миссии Иоанна Крестителя.

Мы венчались там, у Иоанна Крестителя, в Сан-Хуан-Баутиста.

Январским днем, когда в садах на обочине шоссе 101 появлялись почки.

Когда на обочине шоссе 101 еще были сады.

Нет. Как же затягивает и уносит в сторону, когда пытаешься вернуться вспять. Почки в садах на обочине шоссе 101 – неверный путь.

Несколько недель после того, как это произошло, я старалась держаться верного пути (узкого пути, пути, на котором нельзя повернуть вспять), повторяя про себя две последние строки “Роз Эйлмер”, элегии, написанной Уолтером Лэндором в 1806 году в память дочери лорда Эйлмера, умершей двадцатилетней в Калькутте. Я не обращалась к этому стихотворению с тех пор, как читала его студенткой в Беркли, но теперь сумела припомнить не только само стихотворение, но и многое из того, что было сказано при его разборе на каком-то семинаре. “Роз Эйлмер” достигает своей цели, говорил преподаватель, который вел этот семинар, потому что преувеличенное и оттого бессодержательное восхваление покойной в первых четырех строках (“Какой удар для рода скиптроносцев! Ах, эта божественная красота! Все добродетели, все прелести, украшали тебя, о Роз Эйлмер!”) – внезапно, почти шокирующе пресекается “жестокой и нежной мудростью” завершающих строк, говорящих о том, что для скорби есть время и место, но есть и пределы: “Я посвящаю тебе ночь вздохов и воспоминаний”.

– “Ночь вздохов и воспоминаний”, – повторил наш лектор. – Ночь. Одну ночь. Быть может, всю ночь напролет, но поэт не говорит даже “всю ночь”, он говорит просто “ночь”, то есть не жизнь, а несколько часов.

Жестокая и нежная мудрость. Очевидно, “Роз Эйлмер” оттого так прочно укоренилась в моей памяти, что я уже тогда, студенткой, поверила: это стихотворение – опыт выживания.

30 декабря 2003 года.

Мы побывали у Кинтаны в реанимации, на шестом этаже клиники “Бет Изрэил норт”.

Она пролежит там еще двадцать четыре дня.

Чрезвычайная зависимость друг от друга (это другое название для брака? Отношений мужа и жены? Матери и ребенка? Нуклеарной семьи?) не единственный фактор, провоцирующий осложненную, или патологическую, скорбь. Другой фактор, читала я в специальной литературе, – ситуация, когда процесс скорби прерывается “привходящими обстоятельствами”, например, “вынужденной отсрочкой похорон” или же “болезнью или второй смертью в семье”. Я прочла у Вамика Волкана, доктора медицины, профессора психиатрии из университета Виргинии (Шарлотсвилл), описание “терапии возвратного траура”, техники, разработанной в этом университете для излечения “патологически скорбящих”. В такой терапии, разъясняет доктор Волкан, наступает момент, когда