Та красавица живёт;

Два раза она лишь сходит

С окияна и приводит

Долгий день на землю к нам.

Вот увидишь завтра сам».

И, окончив речь к Ивану,

Выбегает к окияну,

На котором белый вал

Одинёшенек гулял.

Тут Иван с конька слезает,

А конёк ему вещает:

«Ну, раскидывай шатёр,

На ширинку ставь прибор

Из заморского варенья

И сластей для прохлажденья.

Сам ложися за шатром

Да смекай себе умом.

Видишь, шлюпка вон мелькает…

То царевна подплывает.

Пусть в шатёр она войдёт,

Пусть покушает, попьёт;

Вот, как в гусли заиграет, —

Знай, уж время наступает:

Ты тотчас в шатёр вбегай,

Ту царевну сохватай

И держи её сильнее

Да зови меня скорее.

Я на первый твой приказ

Прибегу к тебе как раз;

И поедем… Да, смотри же,

Ты гляди за ней поближе;

Если ж ты её проспишь,

Так беды не избежишь».

Тут конёк из глаз сокрылся,

За шатёр Иван забился

И давай диру вертеть,

Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный полдень наступает;

Царь-девица подплывает,

Входит с гуслями в шатёр

И садится за прибор.

«Хм! Так вот та царь-девица!

Как же в сказках говорится, —

Рассуждает стремянной, —

Что куда красна собой

Царь-девица, так что диво!

Эта вовсе не красива:

И бледна-то, и тонка,

Чай, в обхват-то три вершка:

А ножонка-то, ножонка!

Тьфу ты! словно у цыплёнка!

Пусть полюбится кому,

Я и даром не возьму».

Тут царевна заиграла

И столь сладко припевала,

Что Иван, не зная как,

Прикорнулся на кулак

И под голос тихий, стройный

Засыпает преспокойно.

Запад тихо догорал.

Вдруг конёк над ним заржал

И, толкнув его копытом,

Крикнул голосом сердитым:

«Спи, любезный, до звезды!

Высыпай себе беды,

Не меня ведь вздёрнут на кол!»

Тут Иванушка заплакал

И, рыдаючи, просил,

Чтоб конёк его простил.

«Отпусти вину Ивану,

Я вперёд уж спать не стану».

«Ну, уж бог тебя простит! —

Горбунок ему кричит.—

Всё поправим, может статься,

Только, чур, не засыпаться;

Завтра, рано поутру,

К златошвейному шатру

Приплывёт опять девица

Мёду сладкого напиться.

Если ж снова ты заснёшь,

Головы уж не снесёшь».

Тут конёк опять сокрылся;

А Иван сбирать пустился

Острых камней и гвоздей

От разбитых кораблей

Для того, чтоб уколоться,

Если вновь ему вздремнётся.

На другой день, поутру,

К златошвейному шатру

Царь-девица подплывает,

Шлюпку на берег бросает,

Входит с гуслями в шатёр

И садится за прибор…

Вот царевна заиграла

И столь сладко припевала,

Что Иванушке опять

Захотелося поспать.

«Нет, постой же ты, дрянная! —

Говорит Иван вставая. —

Ты в другой раз не уйдёшь

И меня не проведёшь».

Тут в шатёр Иван вбегает,

Косу длинную хватает…

«Ой беги, конёк, беги!

Горбунок мой, помоги!»

Вмиг конёк к нему явился.

«Ай, хозяин, отличился!

Ну, садись же поскорей

Да держи её плотней!»

Вот столицы достигает.

Царь к царевне выбегает,

За белы руки берёт,

Во дворец её ведёт

И садит за стол дубовый

И под занавес шелковый,

В глазки с нежностью глядит,

Сладки речи говорит:

«Бесподобная девица!

Согласися быть царица.

Я тебя едва узрел[62] —

Сильной страстью воскипел.

Соколины твои очи

Не дадут мне спать средь ночи

И во время бела дня —

Ох! измучают меня.

Молви ласковое слово!

Всё для свадьбы уж готово;

Завтра ж утром, светик мой,

Обвенчаемся с тобой

И начнём жить припевая».

А царевна молодая,

Ничего не говоря,

Отвернулась от царя.

Царь нисколько не сердился.

Но сильней ещё влюбился;

На колен пред нею стал,

Ручки нежно пожимал

И балясы[63] начал снова:

«Молви ласковое слово!

Чем тебя я огорчил?

Али тем, что полюбил?»

«О, судьба моя плачевна! —

Говорит ему царевна. —

Если хочешь взять меня,

То доставь ты мне в три дня

Перстень мой из окияна».

«Гей! Позвать ко мне Ивана!»

Царь поспешно закричал

И чуть сам не побежал.

Вот Иван к царю явился,

Царь к нему оборотился

И сказал ему: «Иван!

Поезжай на окиян;

В окияне том хранится

Перстень, слышь ты, царь-девицы.

Коль достанешь мне его,

Задарю тебя всего».

«Я и с первой-то дороги

Волочу насилу ноги;

Ты опять на окиян!»

Говорит царю Иван.

«Как же, плут, не торопиться, —

Видишь, я хочу жениться! —