Сегодня их пригласили на бал, где должен был быть весь цвет общества. Так что Евжени пришлось облачиться в бардовое платье с желтыми, синими и зелеными розами и надеть черную, расшитую цветным бисером маску. В этом безвкусном, хотя и красиво облегающем фигуру платье, Евжени чувствовала себя неуютно и глупо. Но Шапо считалось состоятельным семейством, способным купить шикарный особняк на окраине Златограда, и было просто необходимо «поддерживать марку». Евжени вздохнула и, взяв в руки яркий пестрый веер, вышла из комнаты. Острые каблучки простучали вниз по лестнице.

Евжени пользовалась успехом. Женщины смотрели на нее искоса, но мужчины толпились вокруг нее, и она раздавала визитные карточки направо и налево. Она не думала, что ведет себя как-то по-особенному, и не замечала того, что делает все немного иначе, чем женщины вокруг. Но все в один голос говорили о ней как о хорошенькой, но уж чересчур экстравагантной даме. Привлекали внимание и ее простая прическа, и ее необычные украшения, в которые не были вделаны драгоценные камни. Мужчины с удивлением рассматривали ее поражающие своей простотой и безыскусностью визитки. Но особенно шокировал всех ее крайне нетактичный поступок по отношению к давно уже немолодому повесе барону Зейкрафту, которого она попросила снять маску. «Как она вульгарна, – шептались дамы. – Разве он не дал ей своей визитки? Вообразите только, что было бы, если бы он согласился исполнить ее вздорную просьбу: все дамы увидели бы его лицо!». «Не удивительно, что господин Зейкрафт не решился снять маску, – смеялись мужчины, – он, наверное, не снимает ее даже наедине с собой. Иначе бы ему пришлось бы признать, что он слишком стар, чтобы волочиться за дамами. Ведь когда он снимал ее в последний раз, он был лет на двадцать моложе, и тогда еще задорная цыганка не заразила его «веселой болезнью».

Только Рэн Факар стоял в стороне и не принимал никакого участия в обсуждении Евжени. Но он очень внимательно слушал все, что о ней говорили. Когда-то точно такой же медальон, как у нее, он видел на шее женщины, которая была особенно дорога ему. Его мать исчезла лет десять назад, когда Рэн был еще ребенком. Когда она уходила из дома, на ней был этот медальон.

Она была странной женщиной, его мать. Ее тоже считали экстравагантной. Она не любила носить маску и часто надолго закрывалась в своей комнате одна, и не открывала, когда к ней стучались, и не откликалась, когда с ней разговаривали. А иногда обнимала маленького Рэна, прижимала крепко к груди, и сидела, глядя куда-то в пустоту, а по щекам ее медленно стекали слезы и капали на светловолосую головку сына.

В остальное же время она была веселая и придумывала разные игры для Рэна. И потом он был единственным, кто горевал, когда она исчезла. Отец же быстро заменил ее молоденькой любовницей. Да он и раньше изменял ей.

Недавно отец умер, оставив Рэну хорошее состояние, которое не успели съесть даже все его многочисленные оргии и кутежи.

Рэн тоже считался мотом и большим любителем прекрасного пола. И когда в зал вошла Евжени, он первым бросился к ней навстречу, чтобы попросить карточку с именем и предложить ей свою. Но остановился на полпути, ошеломленный: так она была похожа на его мать. Ему даже показалось на миг, что это она и есть. Когда же он, наконец, подошел к ней, она уже была окружена мужчинами. А когда очередь обмениваться визитками дошла до него, оказалось, что карточек с именем у нее уже не осталось. И тогда она, – что привело в ужас ее соседок, – назвала свое имя вслух. И еще больше поразило и ужаснуло всех то, что элегантный и обладающий такими хорошими манерами молодой человек улыбнулся и ответил громко: «А я Рэн Факар», – и пригласил ее на танец.

Танцевать Евжени не пошла, отговорившись тем, что всю жизнь провела в провинции и не брала уроков танцев. Больше за весь вечер Рэн и Евжени не перемолвились ни словечком.

А потом почти всю ночь Рэн ломал голову над вопросами: почему Евжени так похожа на его мать и откуда у нее этот медальон? И еще ему хотелось увидеть ее лицо, чтобы узнать, так ли похожа она на его мать чертами лица, как фигурой и походкой.

Назавтра он решил отправиться к Шапо в гости, хотя его еще и не успели пригласить. То, что за Евжени ухаживает выскочка-журналист, взявшийся неизвестно откуда, Рэна остановить не могло – ведь сам он был молод, красив, богат и так хорошо знал женщин!

Евжени тоже заинтересовал этот молодой человек. Она решила, что с ним стоит познакомиться поближе. Он наверняка чувствует себя в городе как рыба в воде, и мог бы ей помочь здесь освоиться.

Город не нравился ей. Люди здесь ходили в масках, так что нельзя было никого узнать. И одевались здесь все как-то по-павлиньи. Единственное, что ей нравилось в здешней моде, это то, что плащи и куртки мужчины носили, накинув их прямо на голое тело – это выглядело мужественно и сексуально. Андрею и Саше эта мода очень даже шла. Да и легкие бумажные маски, которые они носили, были скромными и неказистыми, и закрывали одни только глаза. Такие же маски носили и жители небогатых кварталов. Те же, кто побогаче, предпочитали маски из замши или бархата, украшенные драгоценными камнями. Писком же моды здесь считались маски, изображающие животных, которые наилучшим образом скрывали все лицо.

Женя же никак не могла привыкнуть даже к своим легким бархатным полумаскам, расшитым бисером или жемчугом. «Но ведь носила же ты когда-то темные очки», – смеялся Андрей. Но дома никто не мог заставить Евжени надеть маску. И уступая ее капризу, Саша и Андрей тоже, рискуя прослыть вольнодумцами и бунтарями, снимали маски, когда приходили сюда.

В остальном же этот Златоград был похож на города их родной реальности, какими они были лет сто или двести назад. И даже языка им учить не пришлось – он был таким же, как и их родной язык. А легкий акцент вполне мог сойти за провинциальный выговор, и ни у кого здесь не вызывал подозрений.

Да и воздух здесь, надо признаться, был куда чище.

Но все равно почему-то не нравился Жене этот Золотой Город.

Глава вторая. Запланированное происшествие

В эту ночь Жене спалось плохо: снилась родная реальность, родители, выстрелы, кровь, мерцающие зеркала… Встала она не отдохнувшей, а день предстоял