— А ты знаешь, старлей, что в доме напротив того, где живет Молотова, на втором этаже в угловой квартире окна, судя по показаниям свидетелей, полгода покрывалами завешаны? И подозрительные личности ходят регулярно. Что у тебя там, Виктор Степанович? Притон? Или бардак? Не знаешь. Может, мне сходить узнать? А то с «тихими алкоголиками» Молотовой, как я вижу, дело безнадежное.

Сизый встретился взглядом с Гуровым, и полковник почти в действительности услышал, как под сводом черепной коробки старшего лейтенанта заворочались наконец-то извилины. Если в нехорошей квартире на втором этаже на самом деле происходит что-то противозаконное, то узнать об этом первым должен никак не заезжий полковник УГРО. И грозит это такими неприятностями, рядом с которыми Молотова с ее жалобами на несовершенство мира покажется юной Красной Шапочкой с шоколадными кексиками в плетеной корзинке.

— Не надо туда ходить, — произнес он негромко, почти ласково. И внезапно Гуров понял, что Сизый совсем не дурак, просто погряз в царящей кругом бессмысленности и потерял надежду. А работать он умеет. Если бы еще хотел. — Я сам схожу и все узнаю. Зачем людей тревожить, Лев Иванович? Район тихий, все друг друга знают. Может, там кто-то все стены себе светлым ликом Полонского разрисовал под… кхм, вдохновением. Теперь и закрасить жалко, и людям показать стыдно. Вот и прячет. Всего дел, может быть, на две минуты, а мы тут с вами беспокоимся.

Гуров взял на заметку проверить, сдержит ли Сизый слово. Но внимание упорно цеплялось за брошенную вскользь незнакомую фамилию. Он озадаченно покачал головой и присел напротив, окончательно переводя их общение на «ты».

— Чей светлый лик, говоришь?

Сизый откинулся на спинку кресла и немного расслабился, поняв, что наконец-то задаются вопросы, на которые у него есть ответ.

— Полонского. Аджея Полонского. Ты видел, наверное. Это лицо сейчас разве что на туалетной бумаге не рисуют. «Ангел идет домой»… — повторив слоган, от которого перед глазами Гурова тут же встала стена Онейского детского дома, Сизый усмехнулся и потянулся за сигаретами. — Он же местный, Аджей. Родился здесь, родители бросили, в детском доме нашем жил. Потом вырос, Москву покорять поехал. Нагулялся и вот, вернулся. Подарил городу фестиваль граффити, чтоб его, своего святого имени. Молодняк по нему с ума сходит. Ты на наркодиспансер наш закрытый сходи, посмотри, Лев. Полонский в нем от зависимости лечился, а цветами он завален так, будто парень там прикосновениями младенцев исцелял, не меньше. Курить будешь, полковник?

— Нет, спасибо, — Гуров отказался от курева, но расслабил плечи и продолжил: — От чая бы не отказался. И давно, говоришь, этот фестиваль у вас проводится? Никогда не слышал…

Глава 5

«Ангел идет домой» — слова эти крутились в голове Гурова. Полковник шагал по бурлящей от людских голосов, смеха и музыки улице, не имея четкой цели. Просто шел вперед, сливаясь с разношерстной толпой и переваривая полученную от Сизого информацию. Обдумывая и впитывая, но прекрасно осознавая, что применить ее получится едва ли, и не потому, что он, Гуров, не сумеет, а потому, что не к чему. Просто теперь он знает немного больше о том, что творится вокруг. День клонился к вечеру. Виктор рассказывал и на вопросы его отвечал со всей отдачей. Обещал, что двором Капитолины Сергеевны займется, уже менее охотно, но что ему оставалось делать? Если заезжий из большого города полковник возьмется за дело сам, начальство Сизого по головке не погладит.

Вечерело. Небо заливало город косыми закатными лучами. Летний Онейск готовился встретить очередную ночь фестиваля, в котором забывались все приличия. Музыка стала громче, творческие мастерские под открытым небом превращались в танцевальные площадки, тут и там собирались сходки любителей бардовской песни, творцы живых концертов, исполняющие музыку на всем, что могло звучать, начиная от полимерных труб для водопровода и заканчивая глюкофонами.

Гуров думал о том, что, пожалуй, побудет здесь еще пару дней, чтобы не расстраивать Машу, не разочаровывать Капитолину Сергеевну, и вернется обратно. Поможет с организацией обещанного Крячко выезда на шашлыки, и потечет его жизнь по-прежнему, безмятежно, размеренно, без приключений и неожиданностей. Насколько это возможно при его работе, внутренне хмыкнул Гуров. Контролировать тишину и спокойствие отдельно взятого дворика в Семеновском районе города Онейск можно и на расстоянии. А он хочет покоя. Стас по-своему прав. Но, если рассудить, каждому свое. И что для одного «праздник бытия», то для другого тяжкая обуза и непредвиденное беспокойство.

Онейск являлся живой этому факту иллюстрацией уже пятый год, с тех пор, как Аджею Полонскому пришла в голову идея сделать родной городок местом паломничества сотен и сотен уличных художников, музыкантов и прочих творческих личностей. Идейный вдохновитель и властитель дум, крашеный блондин с прозрачными глазами, Полонский родился здесь, в местном родильном доме номер четыре. А через шесть месяцев угодил в детский дом имени Шульженко, где и пробыл до совершеннолетия. Покинул не дорогой сердцу приют детства сразу же, как получил на это право, несколько лет посвятил накоплению денег, необходимых для покорения сиротой мира или хотя бы Москвы. Чем зарабатывал красивый, хорошо сложенный парень с большими амбициями и начисто лишенный родительской любви почти от самого рождения в провинциальном городке, где мать-уборщица передает свое рабочее место по наследству детям, Сизый умолчал. Может, и не знал. Кто тогда интересовался им, Полонским, чтобы это отслеживать?

Однако парень был упрям и прозябать в тени за копеечную зарплату явно не собирался. Сочтя приготовления достаточными, Аджей сел на электричку и, не оглянувшись, исчез из жизни и памяти Онейска, желая забыть и быть забытым. Далее след Аджея терялся, однако со временем звучное имя начало всплывать в богемных тусовках не только России, но и Европы. Фотомодель и музыкант, натурщик, танцор, актер. Путь творца тернист, легко живется лишь непритязательным бездарям. Два раза тихо, без огласки и прессы, Аджей возвращался в любимый и вместе с тем ненавистный город детства — первый раз лечился от наркозависимости, второй — от алкоголизма. Он мог позволить себе клиники в благополучной Германии или Австрии, но что-то болезненно тянуло Аджея домой. Не отогрели, не прельстили даже польские корни, хотя в таинственно готической Праге Полонский бывал неоднократно. Как птица в гнездо, он возвращался к родным тополям под окнами пустой однокомнатной квартирки, что выделило ему государство после выхода из детского дома. Именно в Онейск будущий кумир миллионов приезжал в темных очках и мешковатых куртках, с единственной сумкой