опасаться. Он представлял себе всю глубину ненависти Ростопчина, но сомневался, что тот разрешит причинить ему хотя бы малейшее неудобство. А если Брокер все-таки подошлет к нему своих молодчиков, у Шмидта в кармане лежит кистень, а за поясом – пара пистолетов. Зная московских ленивых полицейских, он резонно полагал, что справится с любым из них.

Кузнецкий мост был запружен народом. Конные и пешие солдаты торопились скорее выйти из города. Уже на входе в Москву армия потеряла всякое подобие порядка, и через город шли кто как: без командиров, не держа строй, отвлекаясь на мелкое мародерство и пьянство. Днем Шмидт со своим верным слугой Семеном – немым мальчиком, которого он когда-то выиграл в карты у бедного шляхтича, – поднимался над городом на воздушном шаре и видел, как входят в Москву части арьергарда генерала Милорадовича, как они просачиваются через улицы и площади и выходят в беспорядке по ту сторону: на Рязанскую и Владимирскую дороги. Самое опасное сейчас будет столкнуться с какими-нибудь пьяными разгоряченными уланами.

Шмидт прибавил шагу. Впереди полицейские Брокера вытаскивали из питейных заведений бочки с вином и разбивали, разливали их прямо на улице. То там, то тут возникали стихийные драки. Шмидт шел вперед, не останавливаясь и только изредка оглядываясь по сторонам. Уверенность уверенностью, но в опасных ситуациях люди порой ведут себя неразумно.

От особняка генерал-губернатора до его маленького домика во Вражском переулке ходьбы было не более двадцати минут. На город уже спустились плотные сумерки, по пустеющим улицам гулял холодный ветер. Вместе с французской армией в Москву вступала ночь.

Шмидт поднял воротник пальто. Только перейти Петровку, и дальше осталось совсем немного. Если генерал-губернатора Ростопчина занимал вопрос, как именно имя его войдет в российскую историю, то доктора Иоганна Шмидта, урожденного Джеймса Смита, волновал вопрос прямо противоположный: как бы все сделать так, чтобы никто и никогда больше не услышал его имени. Сын портовой шлюхи и безымянного пьяного моряка через несколько часов станет самым богатым человеком Европы, обманувшим двух императоров. Шмидт больше не мог сдерживаться, он остановился посредине улицы и громко захохотал. Сидевшие на проезжающей мимо телеге бабки начали мелко креститься. Да, вид у него был и правда немного демонический. Шмидт отдышался. Надо сосредоточиться.

Тридцать пять лет назад его, новорожденного, подбросили на порог церкви святого Эйдена в Эдинбурге. Шмидт плохо помнил свое детство, но, как ему казалось, оно было далеко не самым худшим. Он не попал в работный дом и не умер с голоду. Да, священник иногда бил его поленом, но по сравнению с жизнью других эдинбургских мальчишек ему было грех жаловаться. Он сбежал из дома в пятнадцать лет. Доплыл до Америки и вернулся обратно. Учился мореплаванию в Лиссабоне и химии в Мадриде, поступил в Воробьевский флот, но карьера моряка у него не задалась, и молодой Шмидт сбежал.

Странствуя по Европе и меняя имена, он занимался мелким жульничеством, пока судьба не привела его в Санкт-Петербург. Именно в России Смит, ныне известный как доктор Иоганн Шмидт, сумел явить себя в полную силу. За несколько лет он сколотил изрядное состояние. У него было три жены в трех отдаленных от Санкт-Петербурга губерниях и, кажется, примерно семь детей. В этой цифре он был не до конца уверен. В 1810 году на доктора Шмидта и его невероятную удачу в карточной игре обратил внимание полицмейстер Санкт-Петербурга, и Шмидту пришлось срочно переехать в Москву.

Вынужденный переезд рассердил и расстроил Шмидта, он был вынужден вновь задуматься о своей жизни и пришел к неутешительному выводу, что так и не добился пока в ней ничего значимого. Он все еще был человеком без роду без племени, зарабатывающим на жизнь шулерством. Да, деньги у него были, причем серьезные, но ему было мало. Ему хотелось достичь того блаженного состояния, известного любому рожденному в богатстве, когда деньги для тебя перестают существовать вовсе. Когда их столько, что ты можешь не думать о них, ведь под луной больше нет ничего, чего бы ты не мог купить. И тогда Шмидту пришла в голову гениальная мысль.

Читая о войнах, которые затеял в Европе Наполеон, Шмидт подумал, что русский император ведь тоже не дурак? Он ведь понимает, что время сейчас неспокойное и надо задуматься о завтрашнем дне, например о модернизации и перевооружении? Шмидту эта мысль казалась очевидной: сейчас самое время вспомнить свои таланты.

Когда-то много лет назад, будучи еще любознательным студентом, Шмидт задался целью восстановить рецепт знаменитого «греческого огня» – легендарной жидкости, которая, как прочитал он в «Хронографии» Феофана Исповедника, когда-то помогла византийскому императору уничтожить арабский флот, осадивший Константинополь. Юный Шмидт потратил месяцы, чтобы перерыть все источники, которые нашел в библиотеке своего университета, чтобы выяснить рецепт жидкого огня. И его усилия увенчались успехом: рецепта он не нашел, но, основываясь на почерпнутых упоминаниях и десятке экспериментов, в результате одного из которых он чуть было не спалил дом, сумел восстановить рабочую формулу. Негашеная известь, сырая нефть, фосфид калия и сера. Его «греческий огонь» мог поджечь все что угодно, и его практически невозможно было потушить с помощью воды.

Шмидт очень гордился этим достижением. Ему казалось, что его «греческий огонь» существенно расширит возможности артиллерии, и он напросился на доклад к Александру Ивановичу Кутайсову – видному знатоку современного артиллерийского дела. Шмидт шел на встречу окрыленный – его предложение произведет революцию в военных действиях, противников можно будет уничтожать сразу тысячами! Возможно, даже десятками тысяч! Но Кутайсов не только не восхитился его предложением, он страшно накричал на Шмидта и пинком выгнал его за дверь с обещанием донести императору о его постыдном и неприличном предложении. «Христианин, даже военный, не может позволить себе даже думать о столь массовом убийстве себе подобных, в ваших словах я вижу богохульство, вы бесчестный убийца!» – кричал ему вслед Кутайсов.

Шмидт был потрясен до глубины души. Он затаился и вернулся к картам. И именно в этот момент судьба и свела его с заядлым картежником полковником Воскресенским. Полковник играл страстно и проигрывал практически всегда. К величайшему удивлению Шмидта, ему даже не приходилось особенно мухлевать, полковник играл чудовищно, но это его ничуть не расстраивало и ни на секунду не останавливало. Долгими вечерами в клубе Шмидт за игрой и шампанским рассказывал Воскресенскому о своих небывалых и по большей части выдуманных приключениях в Америке, о своих странствиях по Европе и о чудесах, которые ему довелось лично увидеть. Воскресенский впитывал выдумки иностранца как губка. Ему льстило, что такой выдающийся человек тратит на него свое время, но в то же время и ему