– С малиной…

– Оно и правильно. Мои внучата тоже малину жалуют. Особенно зимой. Набьются в избу, носы красные, валенки в снегу… А летом редко захаживают, отцам в полях помогают, за конями ходют. Ээх. – женщина отрезала здоровенный кусок пирога, и придвинула к девушке, – С тобой хоть душеньку отведу, а то смотреть не на что, кожа да кости. А у меня все должны быть щекастыми да румяными, закон такой в избе!

Она многозначительно подняла палец, и в этот момент зашел Речер.

– Все, цветок ты наш осенний, уговорился я с Ардеем. Он через седьмицу как раз в Аксор путь держать будет, довезет тебя до тетки в лучшем виде!

– Через седьмицу? И до какой такой тетки? – всполошилась Альяна, резко поворачивая кран самовара, – Ты посмотри на нее, да она прежде ноги протянет, еще и путь неблизкий. Пусть хоть в себя немного придет.

– Спасибо, я… – начала Эвелиса, но ее перебил громкий голос Речера.

– Да нежели я спорю, пусть хоть до следующего лета гостит, так ведь ее тетка дожидается.

– А нехай было этой тетке так далеко от корней своих забираться. А сейчас опомнилась, что ажно через половину королевства помощницу себе выписала!

На голову несуществующей тетки обрушилась вся сила негодования пожилой женщины. Та упомянула даже какую-то Барабаиху, которая судя по всему приходилась дальней родственницей.

Эвелиса сидела не решаясь поднять голову. Ей казалось, что Речер сейчас стукнет кулаком по столу и цыцкнет, заставляя жену умолкнуть, как сделал бы ее отец. Однако мужчина держался спокойно. Он неспеша прихлебывал чай, иногда утвердительно кивал, и казалось не видел ничего плохого в том, чтобы Альяна высказалась. Впрочем, женщина возмущалась не слишком долго и исчерпав тему, неожиданно перешла к разговору о телятах, которые намедни опять забрели в огород, где потоптали всю капусту.

Остаток дня пролетел быстро. Верная своему слову, хозяйка дома всерьез взялась за гостью и не успела Эвелиса вернуться из бани, как ее снова усадили за стол, предварительно намазав щеки жирной сметаной.

– Утресь проснешься совсем красавицей! – заверила ее Альяна, и тут же тяжко вздохнула, – Костлява только. Нехай у людев сердца нету, тощщую такую, да голодом морить.

– Я сразу такая уродилась…

– Глупости! У меня сын второй тоже уродился тощщой, как головастик. Так я его выходила, даже в молоко маслица подмешивала, и сейчас любо дорого смотреть, статный, крепкий, весь в отца. За ним все девки окружные бегали, даже дочка Марьиных заглядывалась!

Эвелиса не знала, кто такие Марьины, но судя по довольному голосу Альяны, не последние люди в округе.

– Женился, правда он на босоте перелетной. Сама девка конечно неказистая, но трех сыновей ему подарила, грех жаловаться. Да ты кушай, кушай. Пироги жевать надо, а коль мечтать над ними, так и стати никакой не будет.

Девушка с трудом откусила маленький кусочек. В родной семье хоть и корили за вечную худобу, но через силу не кормили. Однако у Альяны был свой взгляд на вещи, и она потчевала гостью, пока Эвелиса не осознала, что больше не в состоянии проглотить и кусочка. К тому же от сытости и домашнего тепла начинало клонить в сон, и приходилось делать над собой усилие, чтобы держать глаза открытыми. Хозяйка дома подливала ей чай, рассказывая про какую-то дальнюю родню по линии мужа.

– … оно по-всякому бывает. Вот тетка твоя видимо человек хороший, раз ты ради нее такой путь долгий держать отважилась. А иной раз и видеть сродственничков не захочешь, а приходится. Да к чему далеко за примером ходить, вот муж мой человек добрый, и против родителей его худого слова не скажу. Но даже в такой хорошей семье случается червоточина.

Эвелиса сжала руками горячую чашку, чтобы хоть немного прогнать сон, и продолжила слушать женщину.

– У тетки моего мужа, по отцовской линии, дочь младшая. В кого уродилась, непонятно. – Альяна поморщилась, – Хоть и не люблю дурно о людях говорить, но там вместо души словно ляпеха коровья. Еще не вляпался, а уже знаешь, что вонять будет. И старшой такой же, ежели не хлеще. Младший конечно поспокойнее будет. Он хоть и здоровый детина, а чаще в уголочке сидит, шарики из хлеба катает.

Пару раз моргнув, девушка посмотрела на свое отражение в чае, и глубоко вдохнула. Сохранять голову ясной становилось все труднее. Временами слова начинали сливаться в сплошной гул, и тогда приходилось с силой закусывать изнутри щеку, или щипать себя за руку.

– …чуть жернов не сломил, бывает же. Даже Речер осерчал, – словно издалека доносился голос хозяйки, – Только и сдержался, что Палюшу и так уже от младшего крепко досталось…

Вздрогнув, Эвелиса выронила чашку и горячий напиток тут же растекся по столу.

– Простите! – девушка вскочила, и беспомощно оглянулась в поисках подходящей тряпки, но Альяна опередила ее, и начала собирать лужу одним из полотенец.

– Ох и засиделись мы, – женщина оглянулась на окно, где сквозь тонкие занавески бледнела луна, – Ты никак засыпаешь, голубка. Сейчас в горнице постелю, и отдыхай.

Но сна больше не было. Сердце гулко колотилось где-то в горле, а в голове билась лишь одна мысль. Неужели эти добрые люди в родстве с ее несостоявшимся женихом? Не специально ли Януш такого попутчика ей подобрал? Но верилось в это с трудом. Зачем тогда жених Олеи стал бы расставаться с накопленными монетами, мог бы просто не вмешиваться. Девушка перевела дух, не чувствуя достаточно смелости, чтобы расспросить Альяну подробнее о родственниках.

Да и Палюш имя распространенное, может вовсе о другом человеке речь шла. Однако упоминался еще и младший, тихий детина, который шарики из хлеба катал. Нет, в такое совпадение поверить было труднее.

Хозяйка дома уже хлопотала в горнице, взбивая подушки для гостьи, чтобы той спалось мягче. Эвелиса постояла на пороге, и переборов себя, все же поинтересовалась, далеко ли живут родственники, о которых шла речь.

Как оказалось, родственники конечно жили далеко (оно и к лучшему), дня два аль три ехать. Но каждую осень, после уборки урожая обязательно наведывались в гости, где бы им еще муки задарма намололи. Да и не стоят они того, чтобы долго о них говорить, пора бы спать укладываться.