Готовил этот вопрос с самого начала. Я сжала руку в кулак, осознавая, что Феникс и Локи явно знают что-то, чего не знает никто из присутствовавших в этой комнате. Кроме конунга Олава, конечно же.

– Думаю, речь о проклятии Фростов, – вздохнул Олав, – пошедшем от Джерфрида Фроста. Его сила слабеет, и, думаю, нимфы хотят его продлить на новых условиях.

– Подождите! А в чём старые условия? – не удержалась я.

Все так взглянули на меня… Будто я одна не знаю, в чём тут дело. Что, за эти три месяца я и вправду осталась единственной, кого не посвятили?!

– Отец Джерфрида Фроста принёс своего сына в жертву, чтобы получить власть над нимфами, – произнёс Олав. – В обмен нимфы прокляли Джерфрида и лишили его радости и счастья. От любых хороших чувств он испытывал нестерпимую боль. С тех пор, пока наша власть над нимфами сильна, радость и счастье приносят боль конунгам.

Я застыла, не скрывая удивления. Я была поражена. До глубины души. Как можно было так поступить с собственным сыном? Как можно было поступить так со всем родом Фростов?! С Олавом, который и вовсе не виноват в прегрешениях предков? И более того – зачем нимфам это продолжать?..

– Подождите, а зачем продолжать плясать под их дудку?! – возмутилась Брюнхильда. – Почему просто не прийти и не перебить всех этих безумных бабёнок?

– Как ты смеешь так говорить, Брюнхильда?! – возмутился в ответ Локи. – Нимфы – наши матери! Как бы то ни было, кровь северян едина с ними.

– К тому же вряд ли вам это по силам, – добавил Феникс, успокаивая пыл придворного мага. Вытянув руку, он зажёг в ней небольшой огонёк, как у маленькой свечки. – Одна эта вспышка способна уничтожить всех, кто здесь стоит. Так представьте себе: вы будете биться против армии таких же сильных волшебниц, как я. – Он сжал руку в кулак, и пламя погасло.

Наверное, за три месяца я должна была привыкнуть к тому, что Феникс стал вдруг совсем другим… Но его неожиданная холодность вновь пробудила во мне сомнения. Не был ли он всегда таким? На самом деле. Кто же ты, Феникс?..

– К тому же конунг Олав уже принял решение. Верно, конунг?

Я обернулась. Олав закинул руки за спину, хмурясь, смотря на стол. Я пыталась увидеть в нём дрожь, пыталась найти признак неуверенности, признак той тайны, которую скрывает Олав. Но безуспешно.

– Верно, Проводник. Мы пойдём на Алмазные Пики, и мы вновь заключим договор. – Нависнув над столом, Олав воткнул иглу в место на карте, где были обозначены горы. – Как бы то ни было, я защищу свой народ.

После собрания и озвученных приказов я тут же заторопилась к выходу. Феникс! Он не должен был так поступать. Так нельзя!

Это же не он. Он бы так не поступил. Он готов пожертвовать Олавом? Феникс, который всегда жертвовал собой ради других, никогда не дал бы в обиду другого!

– Мира, постой!

Я обернулась, услышав неожиданное обращение от неожиданного человека. Брюнхильда! Она никогда раньше не называла меня по имени.

– Д-да, я нужна? – удивлённо обернулась я. Несмотря на силу, я всё ещё слегка стеснялась её. Наверное, некоторые вещи и впрямь не меняются.

– Что это твой дружок учудил? Нашего конунга на съедение отдать захотел?! – возмутилась она, всплёскивая руками. – Скажи, ты ведь тоже против такого, да?

– Конечно! – кивнула я. – Но я хочу узнать у него.

– Подожди! – Она схватила меня за плечо. – Я тоже, тоже против. Эти так называемые матери нас веками мучают! И мучают нашего конунга. Пора бы это прекратить – раз и навсегда!

Я смотрела в её глаза, не совсем понимая, чего она от меня хочет. Помявшись на месте, я молча опустила глаза, ощущая себя ужасно неловко.

– Ладно, ты хотела пойти за ним – не держу, – вдруг отстранилась Брюнхильда. – Но подойди после этого ко мне. Буду ждать тебя, где всегда. Обсудим это позже, хорошо?

– А. Ага, конечно! – закивала я, и она наконец отпустила моё плечо.

Так сдавила. Даже больно. Видимо, она задумала что-то действительно серьёзное. Надо обязательно узнать, как только расспрошу Феникса. Скорее всего, он пошёл в гостевую. Туда я и направилась в первую очередь.

И там же меня сразу встретила Гили. Она, прекрасно зная, куда я пойду, преградила мне путь.

– Мира… Ты просила ограждать тебя от.

– Гили, я не собираюсь с ним устраивать свидания! – Кажется, я чувствовала, как краснею от ушей до хвоста. – Я хочу узнать, что этот дурак задумал. И что собирается сделать с Олавом!

– Мира, зачем ты это делаешь? Ты ведь только снова всё разрушишь, – взмолилась Гили, положив руку мне на плечо.

– Из последнего к нему уважения – я хочу знать.

– В этом и беда, Мира… В этом и беда.

Наконец она с тяжёлым вздохом отпустила меня.

– Не волнуйся. Я сильная. Он больше не сделает мне больно.

– Мира, ты бы не хотела с ним поговорить, если бы до сих пор не верила в него.

Я посмотрела Гили в глаза. Она в чём-то права… А в чём-то – сильно ошибается.

– Пойдём вместе, – предложила я. – Присмотришь за мной.

– Что ж… Я пыталась тебя отговорить. Пойдём.

Вместе мы вошли внутрь. А там уже обсуждали что-то Феникс и Захария.

Я взглянула на Феникса, на его слегка горящие глаза, и от предвкушения моё сердце заколотилось. Тепло. Может, я и вправду поверила? Ведь поверить так хочется.

– Мира. Давно ты не заходила ко мне. – На его губах появилась почти искренняя улыбка, и мне захотелось растаять. – Я тебя так сильно обидел?

– Нет. То есть. То есть я не об этом пришла поговорить! – опомнилась я, переглянувшись с Гили. Та мне кивнула. – Феникс, что ты удумал? Ты решил отправить Олава на верную смерть?!

Феникс тяжело вздохнул. Так, будто объяснял мне одно и то же раз за разом, но я – естественно, как последняя дурочка – совсем не понимаю, о чём он.

– Он не умрёт, – спокойно сказал он. – Он просто лишится той боли, которую испытывает. Всё хорошо.

Я опешила. Феникс… продумал всё наперёд? И я не поняла его умного плана?

– Мира!.. Он хочет, чтобы Олав отдал им всю душу! Всё хорошее и плохое! – воскликнула Гили. – Захария! Ты знал?!

– Гили, твоей нежной Лошадиной головушке не обязательно об этом беспокоиться, – сказал он насмешливо.

– Да я тебе сейчас копытом заряжу, и твоя головушка станет нежной, как мятая картошка! – грозно топнула ногой она.

А я застыла, глядя на Феникса. Кажется, он колебался между тем, чтобы сказать «Это не то, что ты думаешь» и «Всё так и есть». И я так надеялась.

Нет. Нельзя надеяться. Я знаю. Потому что он ведь скажет: «Это правда. Но лучше жить без эмоций, чем