— Не знаю, — пожал плечами Александр Дмитриевич. — А в каком ты больше предпочитаешь? Хошь — в сосновом, хошь — в березовом. Хотя, это тебе лучше в ритуально-мемориальной конторе уточнить, в каких гробах у нас нынче чекистов хоронят…

— Чё так прям сразу и хоронить? — неожиданно возмутился Потехин. — Я на тот свет пока не собираюсь!

— Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах! — Рубанул с плеча Головин мудрой цитатой, что тоже слышал когда-то от Хоттабыча. И её формулировка нравилась ему больше расхожей русской мудрости: человек предполагает, а Бог располагает. — Ты уже на грани, Савельич! Понимаешь, о чем я?

— А я по-другому и не умею, — немного пафосно, но честно ответил Потехин. — Помру если, найдется, кем заменить. Незаменимых у нас нет.

— Вот, вроде бы, и умный человек ты, Игнатий Савельевич. И образование имеется, а рассуждаешь, как темный крестьянин с двумя классами церковно-приходской школы! Ты хоть представляешь себе, сколько ресурсов наше социалистическое государство тратит, чтобы воспитать хоть одного грамотного специалиста? Да еще и Одаренного? А? Чего молчишь, товарищ майор госбезопасности, как рыба об лед? — продолжал распекать Потехина товарищ оснаб. Он даже согрелся слегка, а вылетающий из его рта горячий пар тут же осыпался на пол каземата мелкими кристалликами льда — мороз в подвале становился все крепче.

— Я как-то не подумал… — попробовал «отбояриться» от Головина Игнатий Савельевич.

— А должен был! — Словно хлыстом стеганул словом Александр Дмитриевич. — Ты думаешь, что твое здоровье, это только твое личное дело? А вот накося-выкуси, Игнатий Савельевич! — сунул ему головин в нос фигуру из трех пальцев. — Оно не твое, и даже не моё! Оно — общественное! Ты — представитель закона! Сотрудник государственной безопасности! Твоя задача — защищать простых советских граждан, от всякой расплодившейся мрази, паразитирующей на теле нашего социалистического общества! — словно на митинге рубил правду-матку Головин. — А если ты просто сдохнешь на своем посту, кто этим будет заниматься? Кто-то другой? А если такого не найдется? Сколько у нас ребят на фронте полегло? А? Миллионы! Так вот ты, Игнатий Савельевич, должен жить и служить Родине за себя и за того парня, который до этого дня не дожил! Да, живота своего не жалея, но и не дохнуть так тупо от какого-нибудь сердечного приступа! Поскольку твой приступ — настоящее преступление! А дохнут пусть наши враги!

— Ох, ну и макнул ты меня, товарищ оснаб, прямо рожей, да в собственное дерьмо… Я аж вспотел… — Потехин вытер выступившие на лбу капли пота.

— Отдых тебе нужен, Игнатий Савельевич, — уже вполне спокойно продолжил Головин. — У тебя голова уже сколько дней болит?

— А откуда… — заикнулся, было, майор, но вовремя вспомнил, с кем разговаривает. Этому Мозголому, похоже, ничего и пояснять не надо было — он «читал» у Потехина в голове, словно в открытой книге, невзирая на установленную Защиту.

— И ведь лекарства никакие от головной боли не спасают, — продолжил выговаривать районному начальству Александр Дмитриевич. — Только Медик ваш из госпиталя — Рыжов Лазарь Елизарович, эту боль унять на время мог. Но просить его каждый раз о помощи — зазорно тебе. Сила нынче дорога…

— Пощади ты меня уже, Петр Петрович! — взмолился наконец Потехин. — Понял я, что дурак! Понял!

— Вот и ладушки, — довольно потер озябшие руки Александр Дмитриевич, после чего прикоснулся пальцами ко лбу Потехина. — Боль я тебе снял — хоть выдохнешь немного.

— Ух, — счастливо мотнул головой майор, просияв от облегчения, — и вправду отпустило! Спасибо, Петр Петрович! — сердечно поблагодарил он товарища оснаба.

— Боль-то я тебе снял, — отмахнулся от благодарностей Головин, — но не вылечил. Просто отключил на время…

— На сколько? — тут же поинтересовался Потехин.

— Сутки, не больше. Ведь боль — это сигнал о том, что с организмом что-то не в порядке. И сигнал этот надо воспринимать серьёзно! Как мы уедем — сразу пиши раппорт на имя вышестоящего начальства, а я прослежу, чтобы не затеряли! И это — приказ, товарищ Потехин! Я тебе еще и письменно его продублирую.

— Спасибо, товарищ оснаб!

— Слушай, ты своего солдатика за смертью моей послал? — опомнился оснаб, которого вновь начал пробирать нешуточный морозец. — Где этот твой спец по открыванию замороженных дверей?

— Звеняцкий-то? — переспросил майор. — Так он простой Огневик…

— Так давай же его быстрее сюда, а то мы здесь сейчас дуба дадим! У меня уже и без Звеняцкого причиндалы звенят!

Глава 5

К счастью, ожидать специалиста-Огневика долго не пришлось. Он появился буквально через несколько минут, чуть не вприпрыжку спустившись в промороженное подземелье. Младший лейтенант Звеняцкий тоже оказался довольно юным парнем, едва-едва разменявшим второй десяток.

Мазнув по Головину с Легионом внимательным взглядом, и не найдя на них искомых знаков различия, молоденький летеха вытянулся по стойке смирно перед Потехиным.

— Товарищ майор госбезопасности! — отчеканил он звенящим от напряжения голоском. — Младший лейтенант госбезопасности Звеняцкий по вашему приказанию прибыл!

— Так, Николай, слушай задачу… — Тут же запряг подчиненного «в работу» Игнатий Савельевич. — У тебя, кстати, как с Резервом? — поинтересовался Потехин.

— Полнехонек… — Довольно осклабился младший лейтенант, но взглянув в суровые глаза оснаба, стер с лица улыбку. — Заполнен до отказа, товарищ майор госбезопасности, — поправился он. — Не успел еще в Накопители перекачать.

— Вот и хорошо, что не успел, — обрадовался начальник Силового отделения. — Вольно, — распорядился он. — Помощь твоя нужна, Коля — надо эту чертову наледь растопить, — пояснил он задачу лейтенанту. — А то примерзла намертво, и я товарищей к задержанному не могу провести. Сможешь?

— Так точно, смогу, Игнатий Савельевич! — кивнул Звеняцкий. — Вы только отойдите в сторонку, чтобы я не зацепил ненароком, — попросил он, оглядывая ледяную корку на двери.

— Товарищи, давайте отойдем, — произнес Потехин, смещаясь за спину младшему лейтенанту. — Как бы и вправду не зацепило…

Головин и Легион без возражений тоже отошли к лестнице, оказавшись позади Силовика, обладающего Огненным Талантом.

— Давай, Коля, жги! — распорядился Игнатий Савельевич.

И Коля отжег: вытянув