Шрифт:
Закладка:
– Ваша знакомая преподает французский? – спросил Клавдий Мамонтов. Потому что Макар молчал, наклонился и достал из-под рояля еще одну бутылку скотча, отсалютовал им и плеснул в стакан. Заиграл тихонько снова Скрябина.
– Она литературный переводчик с большим стажем, – ответила Клавдию Вера Павловна, наблюдая, как Макар, уже не таясь, залпом осушил полный бокал виски. – Переводила с французского, немецкого и английского. Средневековая европейская литература, поэзия – ее конек. Но она много переводила и французские сказки. Она сама кладезь сказок… Столько их знает. Она смогла бы учить Лидочку французскому и немецкому, опираясь на свой английский. На базе сказок и волшебных историй. Как мы сейчас изучаем с Лидочкой историю и культуру Греции и Рима, классику, через античные мифы. Августа будет присутствовать на всех уроках, и ее безмолвный контакт с Лидочкой кроме английского и русского пополнится и другими языками. Необычно, да, но мне кажется, реально.
– А ваша подруга согласится учить маленьких детей? Приехать сюда, на озеро, жить с нами? – Клавдий Мамонтов смотрел на Макара – встать и отнять у него бутылку? Но унижая его на глазах у гувернантки, можно ли его спасти от запоя?
– Я с ней беседовала. Она скорбит по мужу и страдает от одиночества. Она в принципе не против. И детей она любит. Она исключительно честный и порядочный человек. Умна и интеллигентна, широко мыслит. Она мне объявила: «Верочка, если бы ты меня позвала к себе, к своим внукам, я бы не задумываясь согласилась. Твоя поддержка и общество неоценимы. Но ты сама наемный учитель, у тебя есть богатый работодатель. Я не знаю его. Смогу ли я существовать с ним под одной крышей, исполняя его богатые капризы». Видите, я ничего от вас не скрываю – она колеблется, потому что не хочет оказаться в зависимом положении прислуги. У нее есть средства на жизнь, немного, но достаточно, и она дорожит свободой. Ей работа, в сущности, нужна, чтобы отвлечься от скорби, чем-то занять свой деятельный ум. Переводами она продолжает зарабатывать, но ее крайне угнетает одиночество. Она хотела бы сначала познакомиться с вами, Макар, чтобы оценить вас как работодателя. И уж потом решить. Необычные требования, да?
– Почему? Вы тоже не сразу согласились, присматривались ко мне. – Макар встал, захлопнул крышку рояля. – Клава, Вера Павловна, а давайте пригласим вашу Наташу…
– Она Наталья Эдуардовна. Ей шестьдесят четыре года, – спокойно объявила Вера Павловна.
– Наталью Эдуардовну в ресторан. В «Турандот» или «Пушкин»?
– Нет, Макар. Она в ресторан не поедет. Она все еще в трауре. Наташа сейчас живет на даче в Сарафанове. Если хотите, я договорюсь с ней – вы навестите ее. Все и обсудите. Мне пришлось сказать ей правду – что у вас трое детей, вы отец-одиночка, ваша бывшая жена лишена родительских прав и осуждена за убийство. Что вы замечательный молодой человек, ставший мне родным и близким.
Макар развел руками. Поклонился. Его уже вело от виски.
Поездку пришлось отложить на три дня. Макар сорвался в запой. И Клавдий Мамонтов, как ни пытался, привести его в норму не мог. Справиться с Макаром кое-как удалось лишь на четвертый день. Вытрезвление затянулось. В результате в Сарафаново они припозднились.
Макар сам поведал полковнику Гущину обо всем, когда тот, закончив с допросом сына Гулькиной, обратился к ним:
– Теперь ваша очередь рассказать, как и почему вы очутились в Сарафанове.
Клавдий Мамонтов по ходу беседы лишь кое-что уточнял, помогая Макару передать все краски и детали. Он размышлял о том, что поиски домашней учительницы иностранных языков столкнули их лоб в лоб со страшными непредвиденными обстоятельствами. Но какова их с Макаром дальнейшая роль в истории с убийством – решать полковнику Гущину.
Глава 8
Первая жертва
Внимательно выслушав Макара, полковник Гущин сразу кому-то позвонил. «До сих пор в морге? И не забрали еще? Родственники?» – новость, казалось, сильно озадачила его. Затем он кому-то написал в чате, получил ответ и снова набрал номер. «Значит, ты сам приедешь? – спросил он тихо. – Спасибо. Мне твоя помощь позарез необходима, твой опыт. Не отправляю тело к тебе в бюро, потому что первая до сих пор еще там… Да, спустя такой срок… Завтра ты во сколько начнешь? Понял. Не опоздаю. И первую затем вместе осмотрим. Местные тебе заключение экспертизы и все данные перешлют к утру».
Клавдий Мамонтов слушал очень внимательно – судя по разговору, Командор связался со своим давним коллегой и другом, судмедэкспертом и патологоанатомом Сиваковым, тот часто совмещал обязанности в ходе расследования экстраординарных убийств. Гущин дал отбой и сильно закашлялся. Ночь опустилась на Сарафаново, заметно похолодало по сравнению с дневным зноем и духотой. И больные легкие полковника моментально среагировали на перепад. Он заходился в кашле, массировал грудь под пиджаком.
Макар метнулся к внедорожнику, достал стеганый плед, которым в детском кресле иногда укрывал Лидочку или Сашхена, и набросил на плечи Гущину, закутывая его.
– Федор Матвеевич! Не спорьте! Вы вспотели, и вас ветром ночным прохватило. И вообще, к черту рубашки с галстуком. Весь ваш дресс-код. Жара сейчас. Носите под пиджаком футболки и меняйте их, как взмокнут.
– Поучи меня жить. – Полковник Гущин попытался слабо отбиться от доброхота, но кашель его не утихал.
– Я чай горячий в термосе стану возить всегда, – пообещал Макар. – Сядьте, отдышитесь.
Гущин в пледе плюхнулся на заднее сиденье внедорожника Макара. Они стояли рядом. Ждали, когда приступ его отпустит.
– Поняли, какие дела? – прохрипел полковник Гущин.
– Не первый случай. Есть еще, – коротко резюмировал Клавдий Мамонтов. – Кто, где?
– Да, Гулькина уже вторая по счету. А первой жертвой удушения стала почтальон. На нее напали тоже днем в лесополосе у шоссе, в районе Трапезниково – Зуйков. Примерно пятнадцать километров от Сарафанова, – полковник Гущин наконец отдышался. – Убийство произошло в двадцатых числах мая, я о нем получил доклад от местных сотрудников. Они им плотно занялись сначала, затем пыл остыл, потому что по горячим следам никого не задержали. Это в городах сейчас все упростилось из-за камер. Попало на камеру или преступника вычислили по записям – и готово. А здесь глубинка,