Шрифт:
Закладка:
Во время этого болезненного процесса острая тревога может возникнуть по двум противоположным причинам: его крайне тревожит, когда дело затрудняется и когда дела идут слишком хорошо. Дойдя до запутанного вопроса, он может отреагировать шоком, рвотой, потерей сознания или может случиться стопор. А с другой стороны, когда он понимает, что все идет хорошо, он может начать саботировать работу еще решительнее, чем обычно. Позвольте мне проиллюстрировать такой саморазрушительный отклик случаем одного пациента, чьи затруднения мы немного уменьшили. Он уже заканчивал статью и заметил, что некоторые параграфы, над которыми он работал, ему вроде бы знакомы. Вдруг он понял, что когда-то их писал. Порывшись на столе, он действительно нашел вполне разборчивый черновик этих параграфов, сделанный им не далее как вчера. Он, не ведая того, почти два часа формулировал идеи, которые уже были им сформулированы. Потрясенный такой «забывчивостью» и думая о ее причинах, он вспомнил, что это место далось ему достаточно легко и он посчитал это счастливым знаком того, что он преодолевает свои трудности и становится способен закончить статью за короткое время. Хотя такие мысли имели подкрепления в действительности, это было больше, чем он смог вынести, и он устроил сам себе маленький саботаж.
Теперь, когда мы разобрались, какие ужасные препятствия приходится преодолевать в работе этому типу личности, проясняются некоторые особенности его отношения к работе. Одна из них включает в себя тяжелые предчувствия и даже панику перед началом отрезка работы, трудного для него: с точки зрения замешанных в этой работе конфликтов она кажется ему невыполнимой задачей. Один пациент, например, регулярно болел простудой перед тем, как надо было читать лекцию или ехать на конференцию; другого тошнило перед премьерами; еще одна валилась с ног от слабости перед походом за рождественскими покупками.
Понимаем мы и то, почему он может делать работу только частями. Внутреннее напряжение, в котором он работает, так велико и так нагнетается во время работы, что он просто долго не выдерживает. Это касается не только умственной работы, но справедливо и для любой другой, которую он выполняет самостоятельно. Он может убрать в одном ящике стола, а другой оставить на потом. Он подергает сорняки в саду, копнет раз-другой и остановится. Он попишет полчаса-час и сделает перерыв. Но тот же человек может работать без остановки, когда делает что-то для других или вместе с ними.
И наконец мы понимаем, почему он так легко отвлекается от своей работы. Он часто обвиняет себя в том, что не испытывает настоящего интереса к работе, что это вполне понятно, потому что он часто ведет себя как обиженный школьник, которого силой заставляют делать уроки. На самом деле его интерес может быть искренним и серьезным, но процесс работы изводит его даже больше, чем он это осознает. Я уже упоминала незначительные отвлечения от работы, такие как телефонный звонок или сочинение письма. Более того, следуя своей потребности угождать другим и завоевывать их привязанность, он слишком открыт для любых просьб со стороны семьи и друзей. В результате он иногда (по совсем другим, чем у нарциссического типа, причинам) распыляет свои силы. И в довершение, зов любви и пола влияет на него, особенно в юные годы. Хотя любовь обычно все равно не делает его счастливым, она обещает удовлетворить все его потребности. Неудивительно, что он часто стремительно заводит роман, когда слишком одолевают трудности в работе. Это может повторяться из раза в раз: он поработает немного и даже что-то сделает, затем его захватит любовь, иногда похожая на болезненную зависимость; работа стоит на месте или становится невозможной; он вырывается из отношений, снова садится за работу – и так далее.
В итоге мы имеем следующее: любая творческая работа, которую смиренный тип личности делает самостоятельно, делается вопреки преградам, часто непреодолимым. Он вынужден работать не только при постоянных помехах, но также под гнетом тревоги. Степень страдания, связанного с таким процессом творчества, конечно, бывает различной. Есть небольшие отрезки в процессе, когда он не страдает. Он может искренне радоваться, когда задумывает какой-то проект, перебирает идеи, и не рвется на части из-за противоречивых внутренних предписаний. У него может быть краткая вспышка удовлетворения, когда работа движется к концу. Но затем его чувство удовлетворения от сделанного куда-то улетучивается, как и чувство, что это сделано им, несмотря на внешний успех или признание. Для него унизительно думать об этом, смотреть на это, потому что он никак не может поверить, что сделал это вопреки внутренним проблемам. Для него одно воспоминание о самом существовании этих проблем уже удар по самолюбию.
Естественно, при всех выматывающих трудностях, опасность получить нулевой результат очень велика. Ему может не хватить духу даже начать что-то делать самостоятельно. Он может все бросить в ходе работы. На качестве работы тоже могут отразиться те мучения, с какими она выполнялась. Но есть шансы, что он, при достаточных таланте и выдержке, сделает что-то по-настоящему стоящее, потому что, несмотря на поразительную неэффективность, он работает и работает.
Работе «ушедшего в отставку» мешают препятствия совсем другого рода, чем у смиренного и захватнического типов. Тот, кто принадлежит к группе «упорная отставка», тоже может остановиться на меньшем, чем обещают его способности, и с этой стороны он напоминает смиренный тип личности. Смиренный тип попадает в такую ситуацию потому, что чувствует себя в безопасности, только