– Ты смекалистая, девка, – сказала Жрика. – Все так, как ты сказала. Во мне есть кое-что, чего хочет Зирко. То, что я нашла давно, когда была преданным паломником. Многие из нас покидают Страву, чтобы всю жизнь копаться в земле, но так ничего и не находят. – Полурослица горько хмыкнула и, наконец посмотрев на Блажку, с неприкрытой ненавистью указала на повязку. – А я нашла это. Стала сосудом, а это требует жертв. Мне нравилось разговаривать, чувствовать вкус еды, и я не захотела вырывать себе язык, поэтому отдала глаз. Вера заставляет тебя идти на подобное. А истина заставляет пожалеть о том, что ты вообще во что-то верила.

– Истина? – переспросила Блажка, все более тревожась, сама не зная почему.

Жрика безрадостно рассмеялась.

– Я получила не кость руки воина, девка. Если бы уньяры чествовали меня, как твоего хахаля, то по всей Страве только и было бы слышно: «Ду Кхалой Белико».

Блажке было знакомо только одно из трех слов, и от его звучания у нее по коже пробежал холодок.

– Белико?

– Голос Белико, – произнесла Жрика насмешливым, почти издевательским тоном. – Зирко заявляет, что говорит от имени Хозяина-Раба, но только у меня – его настоящая чесалка. Слово божье звучит у меня в голове, и это не какое-нибудь поэтическое выражение.

Блажка, еще сидящая на корточках, подняла глаза на Овса.

– И ты это знал?

– Не все, – ответил он. – Знал, что она не вернется в Страву. Она мне это в Яме сказала. Но я не подозревал, что она как Шакал. Пока она тебя не спасла, пока не прогнала того орка.

– Прогнала? – Блажке не понравился взгляд, которым смотрел на нее трикрат. – Я уверена, он сдох.

– Я же тебе говорила, что нет, – сказала Жрика.

– Аль-Унанский огонь…

Полурослица перебила ее:

– Дыхание божье задувает все свечи.

– Тебе нужно было дать ему сгореть, нахрен! – рявкнула Блажка. – А не меня спасать.

– Я это сделала не ради тебя, – ответила Жрика. И указала большим пальцем на Овса. – Ради него. Иначе он сам бы туда рванул и попытался стать героем. Зажарился бы вместе с тобой, осел упрямый.

Овес не испытывал раскаяния.

– Я собирался идти за тобой, но Жрика удержала меня и выпустила этот… э-э, голос, наверное. Так она потом объяснила.

Блажка попыталась найти в себе благодарность. Она ее чувствовала, но эта благодарность находилась слишком глубоко под грудой отчаяния от того, что Крах остался жив. Но все же смогла одобрительно кивнуть.

– Почему ты боишься Стравы? – спросила она у Жрики. – Они же так поклоняются Шакалу. Если в тебе правда кусок Белико, разве они не сделают тебя Верховной жрицей или вроде того?

Жрика усмехнулась.

– Скорее всего. Но вопрос не в том, что сделают уньяры, а в том, что сделает Зирко. И Белико. Боги не слишком отличаются от нас. Им не очень нравится, когда их порабощают. Как ты сама слышала, Белико довольно рассержен. И если позволить ему выразить свое недовольство, то Страва долго не простоит. Зирко, возможно, и удастся его усмирить, но мне не хочется проверять. Как бы то ни было, я не выживу, в этом я уверена. Так что я лучше еще поживу. И пусть поживут мои сородичи и уньяры, и пусть довольствуются своей верой.

Блажке не хотелось углубляться в проблемы богов и жрецов. Религия была чертовски опасной штукой, и копыта в ней совершенно не нуждались. Она знала достаточно, чтобы понимать, почему Жрика хранит свои секреты. На самом деле Блажке нужен был ответ только на один вопрос.

– А ты могла бы убить орка? Если предоставится другой шанс?

– Другого шанса не будет, – ответила Жрика. – Я уже дважды рискнула ради вас, выдала себя перед Зирко. Не думай, что несколько десятков миль помешали ему услышать бога. Я была готова сбежать уже после первого раза, когда та чертова свинья съехала с катушек. Все ждала, когда уньярские всадники покажутся на горизонте. Сейчас они точно в пути. И я не хочу, чтобы они услышали еще одно эхо и знали, куда скакать. Поэтому вот что я скажу: тот тяжак очень силен. Мало кого в этом мире хватило бы на то, чтобы устоять перед криком Белико. Я сдерживала Хозяина-Раба, насколько могла, чтобы спасти тебя, но даже если бы я этого не…

– Ты думаешь, тот орк все равно бы выжил? – спросил Овес встревоженно.

Жрика только пожала плечами.

– Это неважно. Потому что Белико будет молчать. По крайней мере, пока я не окажусь в нескольких лигах отсюда. – Она пристально посмотрела на Овса. – Ты поклялся, что никогда не отдашь меня, Идрис.

– Поклялся.

Его ответ предназначался для Блажки.

– У меня нет никакого желания отдавать тебя Зирко, – заверила она Жрику. – Овес сдержит свое слово, пока оно не ставит под угрозу копыто. Я благодарю тебя за тот риск, что ты приняла.

– И это значит, что ты не будешь сбрасывать меня со скалы? – спросила Жрика, ее тон стал беззаботным.

– Пока Белико не прикажет, не буду, – ответила Блажка. – Оставайся с нами, сколько пожелаешь. Но знай: если уйдешь – то уйдешь одна.

– Ну и отлично.

Блажка махнула рукой Овсу.

– Мне нужно поговорить с копытом.

Реальные ублюдки собрались возле своих раненых. Блажка вопреки кодексу и традиции приказала явиться также соплякам, они более чем заслужили право выслушать то, что будет сказано. Мед пришел в себя, но его дыхание было хриплым и прерывистым. Блажка присела с ним рядом, копыто – вокруг. Посвященные братья сидели на коленях или на корточках, сопляки стояли позади них.

– Так что теперь? – спросил Баламут, нарушая молчание.

По крайней мере на это у Блажки был ответ.

– Ближайшее поселение – Трикрепость. Мараных орками больше нет. Шишак привел все свое копыто, чтобы истребить нас, и был укушен гадюкой, которую подложил нам в постель. Так что нахрен его и его копыто. Что принадлежало им – теперь наше.

Облезлый Змей почесал покрытую шрамами руку.

– Разве в их крепости нет гарнизона?

– Сомневаюсь, – ответил Хорек. – Мараные принимали только троекровных. А их вообще немного, поэтому держать претендентов им было практически невозможно.

Облезлый Змей не был так уверен.

– А кто тогда охраняет крепость?

– Рабы.

Все головы повернулись к Колпаку. От звучания его голоса всем стало еще неуютнее, чем обычно.

– Это просто кочевничья байка, – заявил Хорек, но даже он, казалось, сомневался.

Копыта полуорков выросли из рабства. Поскольку мужчины-полукровки бесплодны, они не наследовали то, что имели, а присваивали. Основатели копыт были рабами и ходили в цепях под бичом Гиспарты. И теперь, притом что в каждой пылинке, сдуваемой ветром в Уделье, ощущались его тяготы и жестокости, держать рабов здесь было запрещено. Колпак был прав: Мараные орками пренебрегали ограничениями. Но Хорек тоже не ошибся: об этом судачили одни только кочевники – те самые, кого Мараные никогда не приветствовали и открыто презирали.