Заверив его, что все поняла и сожалеет, что вызвала неудовольствие милорда и миледи, Эванс отправилась к Айлин, чтобы принести ей извинения, однако вернулась ни с чем. Айлин не пожелала ее видеть. Впрочем, к ужину в тот день вышла совершенно спокойной, и только чуть припухшие глаза выдавали, как сильно она расстроилась. Но с компаньонкой держалась ровно, хоть и холодно, и Грегор решил, что все вскоре наладится. Айлин привыкла к свободе Академии, ей нелегко принять новую роль жены и будущей матери, взрослой женщины и хозяйки дома. Нужно быть снисходительным, она ведь так старается и капризничает очень редко!

А утром она впервые не позволила ему поцелуй на прощание!

Каждый раз, уходя на службу, Грегор касался ее щеки губами с чувством, больше всего похожим на благоговение. Разумеется, настоящие поцелуи допустимы только в спальне, он бы ни за что не оскорбил свою жену неуместным проявлением чувств там, где могут увидеть посторонние. Но этот поцелуй на прощание – такая милая вольность! И память о нем грела сердце весь день, пока Грегор снова не возвращался домой…

В это утро Айлин позавтракала с ним как обычно, однако потом, выйдя в холл, не подошла, а присела в реверансе, восхитительно изящном, несмотря на уже заметную полноту. В реверансе! Словно… словно перед чужим человеком! Грегор так растерялся, что не сообразил ничего сказать, а его Айлин, продолжая демонстрировать безупречные, но ледяные манеры, благовоспитанно пожелала ему доброго пути и приятного дня, после чего сделала реверанс еще раз и… ушла! Ушла к себе, как и положено леди, исполнившей долг почтительной жены и проводившей супруга за пределы дома.

Впервые за все месяцы бесконечного и беспредельного счастья Грегор почувствовал себя обокраденным. Он и сам не представлял, как важен для него был этот маленький ритуал, подтверждающий их с Айлин супружескую нежность. Словно ежедневный обет любви и верности, который должен был хранить их обоих. Впервые его день начался с чего-то иного, правильного по форме, но совершенно неверного и чуждого по сути. И это оказалось так больно и обидно!

Неудивительно, что в Академию он уехал в преотвратном расположении духа, твердо решив, что вечером непременно помирится с женой. Она остынет, обдумает свое поведение… Айлин хоть и бывает легкомысленна, однако воспитана как леди и поймет свою неправоту. А он… Он извинится, разумеется, и постарается загладить этот неприятный случай. Да, решено, просто нужно показать, что ничего не изменилось, и он по-прежнему ее любит!

В задумчивости он прошел мимо башни Архимага и опомнился, лишь открыв дверь преподавательской комнаты. Что ж, возможно, это и к лучшему? Давно он не разговаривал с коллегами, как в старые добрые времена. Видеть их, правда, не хочется, но тем больше оснований не потакать дурному настроению, а исполнить долг Великого Магистра.

– Доброе утро, милорды, – поздоровался он и оглядел комнату.

Перед началом первого занятия компания здесь подобралась исключительно разнообразная. Большинство магистров и даже несколько обычных преподавателей. Грегор чуть нахмурился, заметив у окна Витольса, который негромко, но оживленно рассказывал что-то лорду Эддерли. Пожилой некромант слушал благосклонно, кивал и щурился, как сытый кот, а его губы то и дело тянула улыбка. Неужели этот выскочка не теряет надежды занять место на факультете некромантии?! Уж Эддерли как никто другой должен понимать бессмысленность профана среди магов!

– Милорд Бастельеро! Доброго утра! Милорд Великий Магистр! – раздалось сразу с нескольких сторон, и Грегору пришлось учтиво раскланиваться.

Девериан тут же вручил ему чашку шамьета, и Грегор из вежливости отпил, в который раз удивляясь, что все находят в этой гадости, которая бывает либо приторной, либо горькой, но одинаково невкусной. Эддерли, заметив его взгляд, улыбнулся и жестом пригласил на свободное место рядом с собой. Грегор покачал головой, но все-таки подошел поближе.

– Представляете, милорд, – сказал Эддерли прежним благодушным тоном, словно никакой размолвки между ними не было. – Саймон, оказывается, делает успехи в чинском языке. Мэтр Витольс продолжает с ним заниматься частным порядком, и они весьма продвинулись.

– Саймон?! – искренне поразился Грегор. – В чинском?!

Ах да, Витольс, устраиваясь на работу, что-то такое говорил. Чинский, вендийский… Интересно, почему он не использует свои таланты и познания в дипломатическом ведомстве? Дорвенант, правда, торгует с этими странами только через Итлию и Арлезу, но Аранвен наверняка нашел бы применение знатоку редких языков.

– Именно Саймон, и именно в чинском, – радостно подтвердил магистр Эддерли. – Я и сам, признаться, не ожидал. Мой шалопай не склонен к методичным занятиям, а чинский требует огромной усидчивости, насколько мне известно.

Действительно, Саймон – и усидчивость. Так же нелепо, как умертвие – и миролюбие, к примеру.

– Как вам удалось этого добиться? – спросил он у Витольса не без интереса. – Молодой лорд Эддерли – юноша огромных талантов, но усидчивость среди них не значится, да простит меня его отец.

Мысли о Саймоне потянули болезненной обидой. Да, беспокойный и не слишком трудолюбивый, но, безусловно, блестящих способностей маг. Сможет ли Немайн Аранвен огранить эти таланты должным образом? А под его, Грегора, руководством Саймон наверняка стал бы одним из самых блестящих некромантов своего поколения. Возможно, даже лучшим, потому что Дарру Аранвена ждет политическая карьера, которая не оставит ему много времени на науку…

– О, я всего лишь исходил из его личных склонностей, – усмехнулся Витольс, и Грегор заметил, что к профану многие прислушиваются, причем с интересом и доброжелательно. Удивительно, как иностранец и простолюдин без капли магической силы так быстро завоевал симпатии преподавателей? – Знаете, этот юноша очень жизнелюбив и ценит радости плоти. Понятные стремления в его возрасте. Однажды после занятий я оставил на своем столе трактат великого чинского мудреца Гао Шэ, повествующий про отношения между мужчиной и женщиной. Разумеется, раскрыв его на одной из самых интересных и богато иллюстрированных страниц. Юный Саймон немедленно сунул туда нос, его внимание привлекли сначала картинки, затем подписи к ним. Я объяснил, что трактат называется «Любовь тысячи красавиц», а подписи – это инструкции, которые позволяют изучить древнее искусство использования мужской силы. Признаться, давно я не видел у своих учеников такого старания! За пару недель юноша выучил столько чинских знаков, сколько другие учат годами – и все ради того, чтобы прочитать этот трактат!

Он шутовски поклонился лорду Эддерли, который негромко и одобрительно рассмеялся, а потом заметил:

– Совсем как я в молодости. Видят Благие, если бы мне кто-то подсунул такую занимательную книжицу, я бы тоже мог выучить хоть чинский, хоть вендийский.

– Крайне нужное искусство, – поддержал его Бреннан. – Послушайте, коллега, не расскажете ли моим мальчикам о медицине Востока? Хотя бы в общих чертах! Говорят, чинские врачи могут поставить диагноз просто по пульсу!