С одним из таких священнослужителей я летел из Бангкока в Чиенгмай. Когда была объявлена посадка, пилот лично провел его через турникет, почтительно неся сзади скромный дорожный узелок. Несмотря на то что монастыри являются крупными земельными собственниками, а через Высший совет сангхи проходят немалые суммы, устав не разрешает монахам даже прикасаться к деньгам. На самолетах, в поездах, в городских автобусах они пользуются правом бесплатного проезда. Когда же монах берет такси, чтобы навестить больного или напутствовать умирающего, то с водителем рассчитывается кто-нибудь из членов семьи. Если люди окажутся бедные, таксист не станет требовать платы. Еще и поблагодарит священнослужителя за представившуюся возможность совершить достойное деяние. Это не значит, что в других обстоятельствах тот же самый шофер будет действовать в строгом соответствии с «четырьмя высокими истинами». Просто в каждой культуре есть некий набор доведенных почти до автоматизма стереотипов. Акт веры при этом настолько тесно срастается с обиходом, что почти не контролируется сознанием. Таков образ жизни, так принято. И этим все сказано. Ведь и сам «благочестивый» шофер был какое-то время монахом и пользовался всеми привилегиями желтой тоги. А если не был, то рано или поздно пойдет в монастырь, чтобы прожить там некоторое время, как этого требует вера от любого мужчины. Считается, что лучше всего отбыть такую повинность в раннем возрасте, когда закладываются основы воспитания, но не будет большой беды, если человек приобщится к строгой дисциплине и на склоне лет.

Так, например, поступил один весьма реакционный генерал, высланный после переворота из страны. Для него монастырь оказался единственной возможностью вернуться в Таиланд. Проделав столь нехитрую операцию, он ждет теперь удобного случая, чтобы сложить с себя сан и вновь выйти на политическую арену. В буддизме подобные переходы не составляют проблемы. С того момента, как мирянин, обрив голову, получит посвящение, ему идет монашеский стаж. Для того чтобы вернуться в мир, достаточно проститься с братьями и переменить одежду.

Год пребывания в монастыре дает звание «навакабхуми», пять лет - «маджджимаб-хуми», но только по истечении десятилетия можно сделаться старейшиной - «тхера». Лишь с этого времени монах получает все права: иметь учеников, посвящать других и т. д. Крупный и очень занятый государственный чиновник довольствуется трехмесячным стажем. Жалованье в это время исправно поступает на его счет.

Даже после смерти человек не избегнет своеобразной процедуры, имитирующей пострижение. Как и в тибетской махаяне, в тайском буддизме сохранились пережитки древних анимистических верований. Считается, например, что души умерших враждебны живым и рады любой возможности сотворить зло. Чтобы обезвредить их, прибегают к особому церемониалу.

Незадолго до выбранного астрологом дня кремации гроб с телом помещают в саркофаг, разукрашенный золотой фольгой и разноцветной бумагой. Внутрь опускают портрет покойного, букеты цветов, чаши для питья в нездешних скитаниях.

Перекинув в знак печали через плечо кусок ткани, родственники в траурных платьях приходят в храм и на специальном подносе вручают настоятелю желтые монашеские одеяния. В одно из них, предназначенное для него лично, он тут же и облачается. Затем родственники одаривают всех монахов без исключения курительными палочками, бетелем, цветами, сластями, сигаретами, после чего начинается панихида. Ударив в гонг, настоятель приступает к рассказу о жизни усопшего, сосредоточивая внимание на его добродетелях.

Место кремации указывает куриное яйцо, положенное в плотный мешочек. Его подбрасывают до тех пор, пока скорлупа не дает трещину. Там, где это случится, и будет зажжен костер.

Прежде чем поднести к дровам спичку, кто-нибудь выливает на землю кокосовое молоко, чтобы душа умершего могла возродиться в плодородной стране. Когда костер отгорит, родственники собирают в урну кости, а пепел, помещенный в белый мешок, бросают в реку.

Подобно Ганге, безропотно принимает прах желто-зеленая Чаяпрая, река туманов, очарование сердца. Слизывает волна пепел, чтобы поскорее включить его в цикл мирового круговорота. Урну с костями и черепом дорогого усопшего тайский буддист, в отличие от ин-дуиста, уносит домой, а на месте кремации, если, конечно, позволяют средства, семья построит остроконечную памятную прачеди.

На новогодний праздник сонгкран урны, в которых, по местным поверьям, заключены не только кости, но и души, относят в храм, где монахи вымаливают у покойников благословение живущим.

Так безболезненно сосуществуют отвлеченные построения «Трипитаки» с самым примитивным суеверием лесных и горных племен.

Божественное и земное: сушка перца в храме Шанта Дурги

В Чиенгмае мне пришлось наблюдать любопытные сценки «кормления» черепов. Я был невольным свидетелем того, как укрывшаяся за бахромой побегов, свешивавшихся с раскидистого баньяна, женщина тихо разговаривала с душой супруга. Время от времени она прерывала монолог, низко кланялась черепу и подносила ему блюда с рисом и фруктами.

В тайском фольклоре есть по этому поводу любопытная история. Один молодой человек влюбился в красавицу вдову, поклявшуюся сохранить верность умершему мужу. В траурных одеждах - белой блузке и черной юбке - она то обливалась слезами, то ублажала вместилище дорогой души. На юношу, делавшего ей галантные предложения, скорбящая красавица не обращала никакого внимания. По совету опытного в таких делах астролога предприимчивый влюбленный обзавелся первым попавшимся черепом и, расположившись у дома вдовы, разыграл сцену общения с умершей женой. Несколько дней подряд они, словно соревнуясь друг с другом, кормили и ласкали мертвые кости. Видя чужое горе, вдова преисполнилась участием к юноше, а за участием вспыхнуло более теплое чувство. Незаметно они сблизились и стали вместе ублажать своих незабвенных. И тогда юноша выкинул поистине гениальный трюк. Когда женщина ненадолго отлучилась, он сблизил черепа и поднял крик. Испуганная вдова застала его катающимся в слезах по земле. Спрашивать, в чем дело, не приходилось. Картина коварной измены была налицо. Оставалось одно: последовать примеру усопших и урвать у быстротекущей жизни хоть немного радости.

Я пересказал эту сказку лишь для того, чтобы напомнить одну простую истину. Во все века, в рамках любой религиозной системы свободный дух не мог смириться с откровенным мракобесием и шарлатанством. Человеческое в человеке всегда бунтовало против попыток распространить загробные «порядки» на живое полнокровное бытие.

* * *

Закончилось наше несколько необычное, быть может, путешествие по дорогам Востока. Мы мчались по современным автострадам, плыли по рекам, бегущим из ледяных пещер, брели караванной тропой, проложенной сквозь джунгли, горные перевалы, пустыни. Дюралевые крылья комфортабельных лайнеров возносили нас над занесенными песками древними городищами, а неподвластная времени память воскрешала их полузабытое прошлое. В уединенных высокогорных обителях, в пещерах, пагодах, храмах, под открытым небом и под сенью благоуханных тропических лесов мы встречали отшельников, чудотворцев,