работорговли вместо немецкого призыва было вызвано крестьянской расчетливостью, которую он, должно быть, унаследовал от своих предков в австрийском Вальдвертеле. Но, даже вынося столь важное и столь опасное решение, как это, Гитлер не сумел остаться логичным. 3 сентября он уже потребовал импорта полумиллиона крепких украинских женщин для того, чтобы освободить германских женщин от домашнего хозяйства — чтобы последние могли отслужить положенный срок в системе обязательной трудовой повинности.

Торговля рабами в разгаре

Произнеся свою жесткую речь 21 марта, Заукель столкнулся с хаосом. Пока его представители на оккупированной русской территории успешно набирали квоты на человеческие головы, в последующий процесс перемещения этих людей и подключения их к работе было вовлечено столь много учреждений и агентств, что аппарат сломался в самом начале. Заукеля касалась лишь вербовка, и ничего больше. Он, например, не мог диктовать условия начальнику железнодорожной администрации Дорпмюллеру, или Бакке из министерства продовольствия, или начальнику Главного управления имперской безопасности (РСХА) Гейдриху. Заукель постоянно обещал улучшения в продовольственном рационе восточных рабочих и прочее, публично хвастая, что они получают ту же самую пищу, что и немцы. На деле же Герберт Бакке, «фактический продовольственный диктатор» рейха, отказался внести изменения в шкалу, которую ввел 4 апреля 1942 г. В августе и сентябре того же года Бакке потребовал, чтобы не производилось никакого увеличения рационов восточных рабочих, за которое выступал Заукель, до тех пор, пока общая продовольственная ситуация не улучшится. На совещании у Геринга 6 августа Бакке дошел до того, что потребовал, чтобы ввоз восточных рабочих был ограничен наличным излишком продовольствия. Но отказ происходил в выдаче продовольствия, а не в поставках рабочих. В докладной записке от отдела социального обеспечения Заукеля от 30 сентября говорится, что рабочих из России в Германии по-прежнему кормят хуже, чем польских рабочих. Хлеб для русских рабочих по-прежнему выпекают из репы, и поголовно наблюдается голодная отечность.

При Гиммлере и Гейдрихе пришлось вновь обратиться к вопросу безопасности, который был так легко проигнорирован Герингом на его совещании 17 ноября 1941 г.

20 февраля 1942 г. были разосланы новые правила за подписью Гиммлера. В результате Заукель, которому в первые несколько недель приходилось иметь дело как с добровольцами, так и с рекрутами, обнаружил, что этих людей он отправляет практически в концентрационный лагерь. Гестапо должно было стать их единственной законной властью. Повешение было наказанием почти за любое нарушение, которое они могли совершить. Если не выносился смертный приговор, Гиммлер мог затребовать документы обвинения. По докладу любого охранника недисциплинированных могли отправить в настоящий концентрационный лагерь. Повешение должно проводиться в самом лагере и публично.

Через несколько недель после своего назначения Заукелю пришлось столкнуться по этому поводу с Гейдрихом. Гейдрих по привычке не стеснялся критиковать распоряжения Гитлера. Он счел программу «Остарбайтер» фантастической и объявил, что Заукель только усложняет ему работу. Он отказался снять колючую проволоку или вооруженных часовых, а также унизительные повязки, которые были предназначены для того, чтобы не допустить «расового» заражения немцев. Через несколько недель после этого разговора Гейдрих был убит в результате покушения, но должно было пройти еще долгое время, пока в правилах произошли какие-то заметные изменения. В первоначальном приказе Гиммлера получила ослабление только малая часть суровой карательной дисциплины. Счастливому советскому исследователю западной утопии разрешалось в течение одного часа в две недели «ходить без ошейника» при условии, что он не будет приближаться к точкам общественного питания или развлекательным заведениям или пользоваться любым общественным транспортом.

Из России в министерство Розенберга шли потоком жалобы чиновников военной администрации, аграрных лидеров Рикке, от гражданских комиссаров. 8 мая у Розенберга состоялась его последняя по-настоящему благоприятная беседа с Гитлером, на которой большинство его жалоб было выслушано с симпатией, даже более чем те, что были против Коха. Розенберг жаловался, что агенты Заукеля игнорируют приказы генеральных комиссаров, что молодые русские бегут в партизаны. И что депортируемые выпрыгивают из поездов, которые прибывают на польскую границу полупустыми. Розенберг отказывался брать на себя какую-либо дальнейшую ответственность за долю своих чиновников в этом вопросе, если Заукель будет получать указания от Альберта Шпеера. Гитлер пообещал разобраться в этом. Ламмерсу поручено составить проект приказа с обозначением соответствующих сфер влияния министерства Розенберга и ведомства Шпеера. Но от Ламмерса ничего не было слышно, и в следующем месяце Розенберг послал Гитлеру так называемую Grosse Denkschrift — огромную таблицу обвинений против Коха и Заукеля, которая была подготовлена политическим управлением. Последовало зловещее молчание, и Розенберг отозвал свою подпись с Denkschrift. На деле же Ламмерс и не приступал к подготовке разграничительного указа, и вплоть до самого конца Лозе и Кох предоставляли Заукелю свободу действий.

Заукелю наконец-то пришлось отправиться в поездку по России. В июне или июле он добрался до Смоленска, где фельдмаршал фон Клюге поддержал многие из жалоб своего командующего тыловым районом фон Шенкендорфа. От фон Клюге Заукель также узнал о неприятном инциденте, который, предположительно, произошел в Ровно, в собственной «столице» Эриха Коха. Как рассказывали, все находившиеся в кинотеатре были окружены вооруженными людьми с поджидавшими грузовиками и вывезены в Германию, не имея при себе ничего, кроме одежды, в которой они были. Заукель говорил, что потребовалось три месяца, чтобы докопаться до истины. Аудитория состояла из вербовщиков, отмечавших завершение контракта. Их бесцеремонно увезли на новое задание посреди представления, а руководитель работами использовал полицию, чтобы заставить их двигаться.

Но не так легко было Заукелю отбиться от жалоб на ужасающие условия, в которых перевозились его «рабы». 20 июля Заукель разослал циркуляр, отмечая плохое состояние подвижного состава — старых французских вагонов с выбитыми окнами. Но истина была еще хуже. Железные дороги на оккупированных территориях прямо до самого фронта эксплуатировались персоналом «Дойче Рейхсбан» (Государственная имперская железная дорога), носившим особую синюю форму, но которые не были ни под юрисдикцией вермахта, ни под чьей-либо еще. Испытывая нехватку подвижного состава в Германии, которая была еще острее на оккупированной территории Советского Союза, «Рейхсбан» находился в опале по сравнению с автодорогами около десяти лет и превратился в ахиллесову пяту гитлеровской Германии. Министр «Рейхсбана» Дорпмюллер умирал, его помощники Ганценмюллер и Кляйнмюллер — все эти мюллеры — были закоснелыми бюрократами с ограниченным кругозором. На условия, которые Заукель поставил в отношении вагонов, которые должны быть не забитыми людьми, оснащенными отоплением, питанием и водой на время поездки, никто не обращал никакого внимания.

Сохранилось несколько докладов о немыслимых условиях в поездах, идущих из оккупированных территорий Советского Союза, какими они были весной и, возможно, все лето 1942 г. В