домике? Вспоминает ли она когда-нибудь об их совместных странствованиях? О Мертвом Логе? О вечере в хижине пастуха, угощавшего их овечьим сыром и «страшными» историями об этой уединенной пустоши? Или об отпуске, проведенном в Зальцхаузене, где она купила себе пестрый крестьянский костюм, который так чудесно шел к ней? Помнит ли еще, как веселы и беззаботны были они оба?

VI

— Давай поедем в Люнебург, Кат!

— С удовольствием!

— Мы переночуем в Люнебурге, а в воскресенье побродим, дойдем до Лауэнбурга. Оттуда вернемся в Гамбург. Сообщение удобное.

Они стояли под вокзальной аркой, среди тысячных толп экскурсантов, отправлявшихся за город на конец недели — с субботы до понедельника. Кругом — шум, сутолока, давка. «Перелетные птицы» с туго набитыми вещевыми мешками на спине, с мандолинами и гитарами в руках, оживленные, радостно-возбужденные предстоящей веселой поездкой, звонко хохочут, перебрасываются шутками. А рядом с ними — солидные папаши и мамаши, разодетые по-воскресному, с тяжелыми дорожными сумками, с тросточками и зонтами. На перрон протискиваются целые ферейны, выезжающие всем составом на лоно природы. Подаются дополнительные поезда. Толпы людей безостановочно снуют во все стороны, суматошатся, громко перекликаются. Время от времени весь этот бурливый шум прорезает резкий гудок паровоза.

Субботний июльский день предвещал особенно погожее воскресенье. Облака в небе стояли высоко, сквозь них то и дело прорывалось горячее солнце. Ветра не было, но дышалось легко и свободно.

Луга Вильгельмбургского края, застланные густым зеленым ковром сочных трав, пестрые стада рогатого скота, белые домики с двускатными, красными, как киноварь, черепичными крышами, разбросанные тут и там пастбища, шоссе, обсаженные березами, порою воз или бричка, проезжающие вдали, — все казалось игрушечным, все, будто по волшебству, выскакивало из большой игрушечной коробки…

С песнями ехал веселый молодой народец туристов по цветущей летней земле, сквозь холмистые леса Герде, вдоль берегов небольших речушек, мимо сонных городков, осыпанных щедрым золотом солнца…

Приехав в Люнебург, Вальтер и Кат направились в центр города.

— Пойдем, Кат, сегодня в церковь святого Иоганна, — предложил Вальтер. — Она очень красива. Стоит посмотреть.

В гостинице «Город Гамбург» они сняли на ночь номер. Кат устроила все так просто и уверенно, что Вальтер не мог прийти в себя от удивления.

— Господам можно предложить номер на двоих? — спросил администратор.

Не успел Вальтер сообразить, что ответить, как Кат уже бросила:

— Разумеется.

— А господа… женаты? Простите, пожалуйста, но полиция требует…

У Вальтера потемнело в глазах, уши его вспыхнули огнем. Но Кат любезно ответила:

— Да, да, мы знаем. Но мы женаты!

Вальтеру ничего не оставалось, как написать на врученном ему специальном бланке: «Вальтер Брентен с женой. Прибыли из Гамбурга».

Когда они остались одни, он в ужасе зашептал:

— Как ты могла, Кат? А если полиция…

— Вздор! — невозмутимо сказала она. — Будто полиции больше нечего делать, как шнырять по гостиницам. Но портье придется щедро дать на чай.

Они отправились в церковь святого Иоганна.

Четыре года — большой, очень большой срок… Разве Рут не походила на знатную даму? Гордую и важную? А на самом деле она оказалась совсем иной — живой и веселой, порой даже задорной. Она любила меня, я знаю! Супруга комиссара уголовной полиции!..

— Почему ты так молчалив? — спросила Кат, испытующе всматриваясь в него. Было видно, что какие-то неспокойные мысли роятся у нее в голове. — Странно! — продолжала она. — Что с тобой такое?

— Да ничего. Что может быть со мной?

— Ты все еще опасаешься… насчет… насчет нашей общей комнаты?

— Нет, что ты!

— Ты рад?

— Чему?

— Предстоящей ночи, конечно.

От сильного смущения он громко, чересчур громко рассмеялся и с наигранной самоуверенностью ответил:

— Пока я радуюсь прекрасному субботнему вечеру и тому, что я в Люнебурге.

VII

«Взрыв бомбы в Гамбурге!» — «Взрывчатый заряд под окном!» — «Покушение на председателя отделения коммунистической партии в Гамбурге». Такими заголовками пестрели газеты. Гамбургские националисты впервые дерзнули на столь наглый выпад, и полиция никого из виновников все еще не задержала. Гамбургский сенат запретил какие бы то ни было митинги и демонстрации, они якобы могут помешать расследованию дела и, кроме того, нарушают спокойствие и порядок!.

Вальтер помчался в партийное бюро. Он вообразил, что непременно встретит там Тимма. Никакого Тимма там не было, но многие товарищи знали его. Одни с чистосердечным видом уверяли Вальтера, что Тимма нет в Гамбурге уже целую вечность, другие вообще не отвечали Вальтеру и только укоризненно смотрели на него. Ну, конечно, как мог он не знать, что спрашивать о Тимме не только безответственно, но и глупо!

Опять и опять рассказывали всё новые подробности о случившемся. Националисты, возможно, что это были молодчики из фрайкора, совершили покушение на Эрнста Тельмана. Под окном его квартиры взорвался заряд взрывчатки. По счастливой случайности ни его, ни кого-либо из его семьи не было дома. Кто-то сказал, будто бы весь фасад дома разрушен. Кто-то слышал, будто бы взрывчатка получена из лагеря гарбургских саперов. Многие утверждали, что покушение на жизнь Тельмана — сигнал к целой серии подобного рода действий.

В таком случае надо ведь что-то предпринять? Нельзя же сидеть сложа руки и ждать — ждать, пока взорвется следующая бомба? Против головорезов необходимо принять действенные меры, в корне пресечь их преступные замыслы! В этом все были единодушны. Никто не знает, кого они наметили своей следующей жертвой.

— Но сенат запретил все демонстрации и митинги протеста!

— Невероятно. Вы можете это понять?

— Любые массовые выступления запрещены!

— Одними демонстрациями не поможешь; власти должны принять строгие меры!

— Вот они и принимают — запретили массовые выступления! Мало вам разве?

— Вздор! Неужели вы думаете, что сенат и впрямь намерен принять какие-либо меры против этих молодчиков?

— А вы не думаете? Уж не рискованно ли это? Завтра может быть совершено покушение на какого-нибудь сенатора.

— Да, да, эти молодые люди уже не могут жить без того, чтобы не бросать бомбы! Четыре года их этому обучали, они набили себе руку в этом деле, это стало их страстью. Вроде охотничьей страсти, неукротимое желание стрелять, убивать!

— Ну и терпимость у вас, батенька! Этих страстных любителей пострелять, этих молодчиков, помешанных на убийствах, надо обезвредить, их надо по меньшей мере бросить за решетку!

— Хи-хи-хи! Вот как вы думаете! Но тогда нужно было бы многих и многих бросить за решетку!

На улицах повсюду группами стояли люди и обсуждали сегодняшнее событие. Говорилось и выслушивалось много всякого вздора; если же кто-нибудь заговаривал о необходимости принять энергичные меры и призывал к классовой борьбе, его обрывали, не желали слушать. Классовая борьба, говорили ему, выдумка коммунистов. Если же он на это отвечал: «А бомбы — это реакция в