Шрифт:
Закладка:
Да и зачем вспоминать.
Звонкий и тихий стук ложечки о края чашки. Перемешивать-перемешивать — и изначально бесцветный напиток окрашивается в тёмный тон.
Сидеть за кухонным столом, пить чёрный горячий чай с тремя ложками сахара и одной лимонной долькой. Поглядывать то на духовку, то на жернова барабана в стиралке.
Кому достанется именниный тортик с изюминками?
Да не важно, главное — он готовится.
А вот чай очень вкусный. Откуда вообще он здесь? Здесь давно никто не пьёт кровь Чёрной Принцессы Явы.
В аптеку хорошо б выйти. И, правда, наверное, стоит. Будь в этом доме хоть какая-то пара ключей. Здесь вообще, есть ключи, в этом доме? Или, хотя бы, ну, там, входная дверь?..
Ай, не важно.
Гудит стиралка. Гудит и трясётся. Дрожит и бьётся, вся тарахтит.
Жернова мелют-мелют, да всё в белизну перемалывают.
— Щёлк, — авторитетно выдала дверь балкона.
— Бум, — согласилась машинка.
… На полу — болото, и распустившиеся бутоны кувшинок.
Дверца стиралки открыта, бельё как есть, так и вывалено. А вокруг…
Видимо, чай придётся допить попозже.
Но какой же красивый, этот чёрно-бордовый цвет!.. И не вывести его ничем. Не убрать. Сколько ни тереть, ни смывать — никуда он теперь не денется. Опять и опять возвращаться будет.
Так ли сложно отмыть грязный пол?
Да нет, это уж вовсе просто. Достать ведро в душевой. Налить туда тёплой воды. Замешать его с моющим средством. Найти тряпку. Видимо, сгодится вот эта простынь, из-за которой всё началось. Во всяком случае, вид у неё такой, что теперь уже — да, тряпка и только тряпка.
Мысленно нажать «Плей», запустить процесс «Вымыть пол кухни».
Отдирать въедающиеся в линолеум грязно-красные лепестки. Они не сушатся, они к простыне обратно все липнут. Изламывать их, издавливать, отжимая тряпку в ведро.
Опять на пол, всплеск — и тереть, вытирать, выгрызать.
Стиралка мигает жёлтеньким, говорит. что стоит на паузе. Ага, конечно на паузе. Там можно попросту нажать «Стоп». Не надо к ней больше, раз такие дела творит.
Пальцы, ладони, запястья — все они измазаны лепестками. Зато кухня чистая, чище некуда. Блестит так, что готова к новым жильцам.
Так что здесь однозначно, всё тот же мысленный «стоп».
Балконная дверь открыта, а вот бельевая верёвка пустует. Грустные четыре прищепки — две жёлтеньких и две синеньких — покачиваются одиноко, друг от дружки так далеко.
Сегодня в лодочке будет пусто. Кто решится выйти в прилив? Вот дождаться отлива — и тогда — да, очень и очень да. То-то в последнем плаванье было всё так по-другому! Даже хотелось, чтоб рядом был кто-то ещё.
Надо встать и проверить духовку.
Хоть что-то спокойное и стабильное. Пригулшённый оранжевый свет. Тесто в формочке набухает и запекается. Будет очень воздушный и вкусный кекс. Да, без крема. Но… Крем в пределах квартиры не найден. Не захотел отзываться.
Так ли сложно расслабиться?
А так ли нужно?
Для начала бы вымыть руки. Это уже и не в теории, и не на практике — это по жизни легко. Вопрос сдёртой кожи, нарезки очищенной чешуи. Мыло — оно как наждачка. Чем дольше тереть, тем больше снимает. Снимает хорошо, основательно. Так, чтоб ничего не осталось. Ничего не зудело. Ничего не напоминало о грязи. Тут ни включать, ни выключать ничего не надо. Настолько автоматически, что даже не ощущается действием.
Включить телевизор в зале. Переключать каналы.
Удобное сиденье кресла даже не продавливается под весом. Как будто бы обнимает. Как если б на чьих-то коленях, в чьих-то руках сидеть. Как в том самом, живом и разумном кресле, которое подстраивается под хозяйку.
Как друг, который иногда является по ночам. Он не заходит в спальную. Стоит у порога, опираясь на дверной косяк. Смотрит, спокойный. Молчит. Вот такие объятья кресла — такие же, как взгляд того друга.
Хорошее приятное кресло.
На экране «ящика» передачи сливаются в белый шум. Общие новости ни о чём и о выборах Барака Обамы. Зачем говорить про Обаму именно в этой стране?
Выключить телевизор. Слушать тёмный экран и фонящий, гудящий шум.
Тряпку-простынь… Можно выкинуть, да из квартиры же ни ногой. В том же зале находятся ножницы.
Чик-чик-чик.
Ткань податливая, хоть и влажная, всё ещё липкая. Тёмные бутоны на ней так никуда и не делись. Но это и к лучшему. Это, наверно. правильно.
Чик-чик-чик — и ровные полосочки в ряд. Чередуются: красная, белая, бордовая, чёрная. Белая, бордовая, чёрная, красная. Где-то с обрезанными лепестками, где-то — только прожилки. На вот этой, центральной-беленькой удалось сохранить полноценный живой цветок. Вот только ленточек целых двадцать, а прищепок — всего лишь дюжина.
Те, что всё-таки удалось развесить, напоминают ярлычки странствующих монахов. Каждый отдельный — какое-нибудь желание. Обязательно чьё-то. И такое, которое точно сбудется.
А ещё все, которые вот сейчас прицеплены к бельевой верёвке — их уже тряпками не назвать. Они такие мясистые, как будто бы чья-то плоть. Пульсирующая, живая. Мягкая и манящая.
Хорошая плоть.
Затянется.
Посмотреть на свои труды. Улыбнуться, кивнуть: «Да. Всё-таки хорошо».
Вернуться к столу. Сидеть на табуретке, пить чай, наблюдать за духовкой.
Из прихожей щелчок доносится. И звук проворачивающихся ключей. Характерный звон.
Не оборачиваться. Сидеть и допивать напиток, родом из тёплого детства.
Белая Маска проходит на кухню. Сегодня он как обычно в лёгком светлом костюме.
Смотрит.
Переводит взгляд на балкон и кивает развешенным ленточкам.
Замечает духовку, кивает, потирает ладони в чистых перчатках.
Подходит совсем вплотную.
Отставить чашку и сесть по струнке.
Ладонь опускается на макушку. Трёт и трепает волосы. Без давления и без напора. Это можно расценить как «ласково».
Проходит какое-то время.
Белая Маска уходит к себе.
В духовке тушится свет.
«Стоп».
Именинный тортик с изюминками и из личного теста готов. Можно дождаться, потом — подавать к столу.
***
По стенам кухни развешены праздничные гирлянды.
За окном уже темень тёмная, а вкруг стола сидят Белая Маска и Кобра с головой женщины.
Праздничный пирог на большом беленьком фигурном блюде. Утыкан свечками, ровно по количеству прошедших зим.
Сколько зим? Сильно меньше, чем, возможно, хотелось. Но достаточно для распустившихся бутонов и новых исследовательских интересов.
Достаточно, чтобы лодочка всё же потяжелела. Чтоб подумать,