ad intra, но и ad extra, т. е. как во внутрибожественной имманентности, так и исторической икономии искупленного творения. Поскольку агапа означает и выражает безвозмездно дарованную свободу бытия личности как внутреннего отношения и самоотдачи, то она лежит в основе относительности личности Бога в Боге, а также личности Бога по отношению к своему творению. Поскольку Бог есть агапа внутри-себя, Он также есть агапа вовне-себя. Если агапа обозначает Отца, Сына и Святого Духа как личностей, которые сообщаются друг с другом в вечном перикоресисе и именно поэтому сообщаются с человеком в исторической икономии спасения, и если вследствие этого агапа может также обозначать всю уникальную относительность бытия личности Христа, то в этот момент сам Христос открывается как воплотившаяся для нас агапа и, значит, как агапа-Бог, но одновременно и как агапа-человек.

Если это так, то почему агапа не должна быть самым подлинным, самым высоким свойством личности человека, человека созданного и затем вос-созданного по образу и подобию Христа, Сына Божиего, ставшего человеком? Личность дается человеку лишь в конкретных социально окрашенных условиях женского и мужского бытия. Человеческая личность может быть реализована полностью только в агапе, переживаемой личностью женской природы и личностью мужской природы, причем не одиноким индивидом, но в агапе, переживаемой в единении личностей любящей пары.

Исходя из этого можно считать, что в рассмотренных выше текстах Павла говорится – как о возможности и цели – о подражании Богу и Христу, если христиане следуют агапе – как отдельные женщины и мужчины, так и состоящие в супружестве. Разве не увлекает их за собой динамика благодати искупленного творения вместе с их половой принадлежностью и даже с их «эротической» любовью? Силою агапы реальная сексуальная активность мужской и женской природы способна перенести бремя и славу бытия и раскрыть щедрость Бога в человеке. Немного парафразируя, мы можем уверенно применить к сегодняшнему дню заявление Фомы Аквинского о том, что «Persona mulieris et persona viri significant id quod est perfectissimum in tota natura»[347].

Ценность человека абсолютно несопоставима с ценностью какого-либо предмета или иного существа, и эта ценность заключается в бытии и становлении личности, реализующей себя в агапе. Кант выразил суть персоналистической направленности христианства, когда провозгласил, что человек – всегда цель и никогда не средство. В наше время даже Гадамер признал, что вековые усилия оставили свой след на идее личности и на самом этом слове: они рассматриваются теперь не только как отличные от идеи предмета или вещи и обозначающих их слов, но и противоположны им. Это произошло не без влияния теологической идеи о творении и познании соответствия, которое устанавливается между сотворенной душой и сотворенными вещами – при всем их принципиальном различии. Но достоинство конкретного человеческого существа, которое есть личность, явно действует и переживается в истории – вплоть до различия и взаимосвязи женского и мужского начала.

Исключительное своеобразие человека как личности не может ограничиваться и замыкаться в одиночестве «я», в самодостаточной или, хуже того, тиранической субъективности и не может открыться и расшириться только в диалоге «я – ты», но обязательно должно присоединиться к многоголосию и единению «мы». Сложная структурированная тотальность, каковой и является для этого личность, теперь открыта. И именно эта неотчуждаемая идентичность парадоксальным образом позволяет личности раскрыться для общения и единения.

«Я», если это «я» всерьез, не допускает слияния с другим-в-себе или растворения в нем. И все-таки, где бы ни находилась личность, т. е. это самое «я», расположенное к общению, там не может не существовать «ты». Как может существовать «я» вне соотношения с «ты», не перед лицом «ты»? Но там, где есть «я» и есть «ты», не может не быть «нас». «Я» человека, созвучная взаимность «я» и «ты», а значит, «нас» мужчины и женщины являются отражением «я» самого Бога, Того, кто первый сказал о Себе «Я есмь» (Исх 3:14). «Я» без «ты», без «мы», которое находится исключительно перед самим собой и бежит от «Ты» Бога, – это «точечное я», представляющее собой не только философскую абстракцию, но, что хуже, последствие опасного этического положения. Аутизм такого индивидуалистического «я» гораздо вреднее аутизма как психического заболевания.

Если присутствует субъектность, то – именно потому, что это субъектность, – личность, которая есть «я», становится поэтому самораскрытием и в конце концов самоотречением. Как предвидел Ришар Сен-Викторский, подтвердил Фома Аквинский и теоретически гениально обосновал Гегель, личность существует в-себе и для-себя потому, что она существует вне-себя: она отдает себя, чтобы обладать собой. Личность по сути эк-статична: есть просто динамичность и есть динамичность в отношении другого (altro-da-sé), чтобы стать собой (divenire-sé), и происходит это в познавательной деятельности, но еще больше в состоянии любви, особенно любви-агапы.

Это становление личности, чтобы быть собой (per-essere-sé), и становление по отношению к другому (per l'altro-da-sé), уже было включено в порядок творения и поэтому оно ослаблено и изранено, оно сбилось с пути в этом падшем творении. Оно нуждается в спасении, исцелении, восстановлении, укреплении, когда сотворенные люди будут освобождены и преображены «во» Иисусе Христе благодаря тому, что Он агапическая личность по преимуществу. В конечном счете личность, находящаяся в процессе становления, сможет избежать крушения и обращения в ничто, сможет преобразовать наше одинокое, «точечное» «я» в объединяющее «я» бытия-для-других, бытия в агапе исключительно благодаря Христу.

Любовь в форме агапы – не филантропический размах, свойственный современной субъективности, и не защита в уединении в своем «я», пока смерть не разобьет его на куски. Эта форма любви не присваивает себе мир и не ненавидит мир, не укрывается в садистском тираническом безразличии или в мазохистском рабском. Эта любовь изливается тогда, когда всё бытие мыслится как возможное, порожденное свободным актом творения и обновленная еще более свободным событием спасения. «Агапическую» любовь может испытывать только личность, и это составляет необходимое условие для того, чтобы личность стала личностью во всей полноте. Эта любовь не вызывает ни головокружения от всевластия, ни растворения «я» во всем окружающем. Без этой формы любви удается, самое большее, поставить себе на службу сцепление необходимостей или, самое меньшее, трусливое избавление от ненасытной пустоты. «Агапическая» любовь, напротив, требует активных и ответственных отношений с другим, препятствующих самоутверждению, вызывает стремление к самоотдаче, к возвышенным чувствам и тем самым предохраняет от саморазрушения.

Когда другой признан обладающим абсолютным значением и абсолютной ценностью, он именуется Богом; отсюда вытекает потребность признать себя предоставленным самому себе и в то же время предоставляющим себя другому, который именуется ближним. Любовь к себе как к личности не может уклоняться от любви как к личности к другому, потому что в тот же самый момент