Жак. Иногда.

Хозяин. Что же ты говоришь?

Жак. Я говорю: «О создатель великого свитка, чей перст начертал свыше все письмена! Кто бы ты ни был, ты всегда знал то, что мне суждено; да будет благословенна воля твоя! Аминь».

Хозяин. Ты с таким же успехом мог бы помолчать.

Жак. Быть может – да, быть может – нет. Я молюсь на всякий случай и, что бы ни случилось, не стану ни радоваться этому, ни жаловаться, если только буду владеть собой; но, к сожалению, я непостоянен и причудлив, я забываю принципы моего капитана, я смеюсь и плачу, как дурак.

Хозяин. Разве твой капитан никогда не плакал и не смеялся?

Жак. Редко… Однажды утром Жанна привела свою дочь и, обращаясь сперва ко мне, сказала: «Сударь, вы находитесь в прекрасном замке, где вам будет лучше, чем у вашего лекаря. О, в особенности вначале: за вами будут превосходно ухаживать; но я знаю слуг, я достаточно долго служу сама: мало-помалу их усердие остынет. Хозяева не будут больше думать о вас; и если ваша болезнь затянется, то вас забудут – да так забудут, что, явись у вас фантазия умереть с голоду, вам никто не воспрепятствует…» Затем, обращаясь к дочери, она продолжала: «Слушай, Дениза, я хочу, чтобы ты навещала этого человека четыре раза в день: утром, в обеденное время, в пять часов и за ужином. Я хочу, чтоб ты повиновалась ему, как мне самой. Поняла? Смотри, чтоб это было исполнено!»

Хозяин. Знаешь ли ты, что случилось с бедным Дегланом?

Жак. Нет, сударь; но если мои пожелания о его благополучии не осуществились, то не потому, что были неискренни. Он пристроил меня к командору де Лабуле, погибшему по пути на Мальту; командор пристроил меня к своему старшему брату, капитану, который, быть может, умер теперь от свища; капитан пристроил меня к младшему брату, генеральному прокурору в Тулузе, который сошел с ума и которого родня поместила в сумасшедший дом. Господин Паскаль, генеральный прокурор в Тулузе, поместил меня к графу де Турвилю, предпочитавшему отрастить бороду в капуцинской рясе, нежели рисковать жизнью; граф Турвиль поместил меня к маркизу дю Белуа, бежавшему в Лондон с иностранцем; а маркиз дю Белуа поместил меня к одному из своих двоюродных братьев, разорившемуся на женщин и удравшему на Антильские острова; этот двоюродный брат рекомендовал меня господину Герисану, завзятому ростовщику, размещавшему деньги господина де Рузе, сорбоннского доктора, а де Рузе пристроил меня к мадемуазель Ислен, вашей содержанке, поместившей меня к вам, которому я, согласно вашему обещанию, буду обязан куском хлеба на старости лет, если останусь вам верен, а для нашей разлуки как будто нет причин. Жак создан для вас, а вы – для Жака.

Хозяин. Ты переменил немало хозяев за короткий срок.

Жак. Да, меня иногда прогоняли.

Хозяин. За что?

Жак. Я родился болтливым, а все эти люди хотели, чтобы я молчал. Не то что у вас, где я был бы уволен на другой же день, если бы вдруг умолк. Я обладаю пороком, который вам как раз по душе. Но что случилось с господином Дегланом? Расскажите мне, пока я приготовлю себе глоток отвара.

Хозяин. Ты жил у него в замке и никогда не слыхал про его пластырь?

Жак. Нет.

Хозяин. Эту историю мы прибережем на дорогу; а та, другая, чересчур коротка. Он составил себе состояние игрой. Любовь свела его с одной женщиной, которую ты, быть может, видел в замке, – женщиной умной, серьезной, молчаливой, оригинальной и суровой. Однажды она сказала ему: «Или вы любите меня больше игры – тогда дайте слово, что не будете играть; или вы любите игру больше меня – и тогда не говорите мне о ваших чувствах и играйте сколько угодно». Деглан дал слово, что не будет больше играть. «Ни по крупной, ни по маленькой?» «Ни по крупной, ни по маленькой». Лет десять жили они в известном тебе замке, когда Деглану, отправившемуся в город по делу, выпало несчастье повстречать у нотариуса старого своего партнера по брелану, который затащил его обедать в какой-то притон. Там Деглан в один присест проиграл все свое состояние. Его возлюбленная оказалась неумолима. Она была богата; назначив Деглану скромную пенсию, она рассталась с ним навсегда.

Жак. Жаль; он был порядочным человеком.

Хозяин. Как твое горло?

Жак. Плохо.

Хозяин. Оттого, что ты много говоришь и мало пьешь.

Жак. Я не люблю ячменного отвара и люблю говорить.

Хозяин. Итак, Жак, ты у Деглана, возле Денизы, а Денизе мать приказала навещать тебя по меньшей мере четыре раза в день. Ах, плутовка! Предпочесть какого-то Жака!

Жак. Какого-то Жака! Какой-то Жак, сударь, – такой же человек, как и всякий другой.

Хозяин. Ошибаешься, Жак: какой-то Жак не такой же человек, как всякий другой.

Жак. Иногда он лучше всякого другого.

Хозяин. Жак, ты забываешься! Продолжай историю своих любовных похождений и помни, что ты есть и всегда будешь только каким-то Жаком.

Жак. Если бы в лачуге, где мы нарвались на грабителей, Жак не оказался чуть-чуть потолковей своего господина…

Хозяин. Жак, ты нахал! Ты злоупотребляешь моей добротой. Если я имел глупость сдвинуть тебя с места, то сумею водворить тебя обратно. Жак, возьми свою бутылку и свой котелок и ступай вниз.

Жак. Хорошо вам говорить, сударь; я чувствую себя здесь отлично и не сойду вниз.

Хозяин. А я говорю тебе, чтоб ты спустился.

Жак. Я уверен, что вы сказали это не всерьез. Как, сударь, после того как в течение десяти лет вы приучали меня жить с вами запанибрата…

Хозяин. Мне угодно, чтоб это прекратилось.

Жак. После того как вы столько времени терпели все мои наглости…

Хозяин. Я не желаю их больше терпеть.

Жак. После того как вы сажали меня за свой стол, называли своим другом…

Хозяин. Ты не знаешь, что значит слово «друг», когда старший называет так своего подчиненного.

Жак. Все знают, что ваши приказания не стоят ломаного гроша, если они не одобрены Жаком. И после того как вы связали свое имя с моим столь прочно, что одно стало неотделимо от другого и все привыкли говорить: «Жак и его Хозяин», – вам вдруг вздумалось их разъединить! Нет, сударь, этому не бывать. Свыше предначертано, что, пока жив Жак, пока жив его Хозяин и даже после того, как оба они умрут, всегда будут говорить: «Жак и его Хозяин».

Хозяин. А я говорю, Жак, что ты сойдешь вниз, и сойдешь немедленно, так как я тебе приказываю.

Жак. Сударь, прикажите мне что угодно, кроме этого, если хотите, чтоб я послушался.

Тут Хозяин встал, взял Жака за петлю камзола и сказал серьезно:

– Ступай вниз.

Жак невозмутимо ответил:

– Не пойду.

Хозяин, крепко встряхнув его, повторил:

– Ступай вниз, грубиян! Слушайся!

Жак снова возразил:

– Грубиян – если вам так угодно; но грубиян не сойдет вниз. Слушайте, сударь: что я раз себе втемяшил, того колом не выбьешь, как говорит пословица. Напрасно вы кипятитесь: Жак останется там, где был, и не сойдет вниз.

Тут Жак и его Хозяин, которые сдерживались до этой минуты, теряют власть над собой и кричат во всю глотку:

– Сойдешь!

– Не сойду!

– Сойдешь!

– Не сойду!

На этот шум прибегает трактирщица и осведомляется о случившемся. Сперва ей на это ничего не отвечают, а только продолжают кричать: «Сойдешь!» – «Не сойду!» Но затем Хозяин, у которого было тяжело на сердце, стал прохаживаться по комнате и цедить сквозь зубы: «Видано ли что-нибудь подобное?» Удивленная трактирщица стояла перед ними: «Господа, что случилось?»

Жак с прежним хладнокровием ответил:

– У Хозяина неладно в голове, он сумасшедший.

Хозяин. Ты хочешь сказать: «дурак»?

Жак. Как угодно вашей милости.

Хозяин (обращаясь к трактирщице). Вы слышали?

Трактирщица. Он не прав; но мир, господа, мир! Пусть говорит кто-нибудь один, чтоб я поняла, о чем идет речь.

Хозяин (Жаку). Говори, грубиян.

Жак (Хозяину). Говорите сами.

Трактирщица (Жаку). Ну-с, господин Жак, начинайте; Хозяин вам приказывает; в конце концов хозяин – это хозяин…

Жак дал разъяснение трактирщице.