О том, что иные шрамы остаются на всю жизнь, хоть раны и затягиваются, она старалась не думать.

Вскоре дирижабль взмыл в небо – и, набирая скорость, полетел в сторону Ульменгарма. По уверениям Эсхейд, он перемещался вдесятеро быстрее войска лорги, а значит, у них оставалось время и на то, чтоб добраться до столицы, и на то, чтобы предотвратить кровопролитное сражение.

– Захаир и раньше был мнительным, осторожным, а теперь-то тем более, – сказала она за вечерней трапезой. – Если мы громко войдём в город и громко объявим о твоём поединке с тем кимортом, то, пожалуй, Захаир решит, что за этим всем есть коварный замысел. И, если нам повезёт, велит войску повернуть обратно: ведь Мирра-то там, далеко, а мы тут, близко.

– Повезёт, – уверенно ответила Фог, хотя ничего подобного не чувствовала. – Если его защищает киморт, то мне всего-то и нужно, что этого киморта обратить в бегство… я справлюсь. А там уже сила будет на вашей стороне.

– И то верно, – рассеянно согласилась Эсхейд, теребя косу, и без того растрёпанную. – Я вот думаю только всё, если мне тогда сообразить и бросить ему вызов, когда Иллейд моя пропала… Впрочем, пустое. Что миновало, того не вернуть; а на поединок его можно вызвать и сейчас.

Наместница сказала бы это словно в шутку, но серые её глаза потемнели.

«Так, словно она решила что-то, – вертелось у Фог в голове. – Так, словно решилась…»

Отчаянно хотелось верить, что решение это было не самоубийственным.

Дни на борту «Штерры» тянулись мучительно медленно, однако ночи были ещё тяжелей. Фогарта подолгу не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Ей то виделся то учитель – седой, обескровленный, плотно сомкнувший веки; то Дуэса, торжествующе хохочущая… Иногда снилось и вовсе что-то странное: горячий, тяжёлый песок, сыплющийся и сыплющийся сверху, душащий, обездвиживающий… Как-то под утро, измучившись окончательно, Фог вышла из каюты и добрела до навигаторской; вроде как был черёд Сэрима занять место пилота, но в потёртом кресле сидел не он.

– Сидше?

– Я его отпустил подремать на час-другой, – негромко откликнулся капитан. – Всё равно не спалось. Зато полюбуюсь рассветом.

– И которым ты уже рассветом любуешься с тех пор, как мы вылетели?

Он усмехнулся:

– Четвёртым.

До рассвета, впрочем, оставалось далеко. Восточный край неба только-только начал светлеть, разбавляя чернильную синеву неба… Фог молча приблизилась к смотровому стеклу и прижалась к нему лбом; руки бессильно повисли вдоль тела, и сейчас она напоминала самой себе ребёнка, брошенного и позабытого, неспособного занять себя ни делом, ни развлечением.

«Когда учитель воспитывал меня, такого никогда не случалось, – подумала она отстранённо. – Потому что я была дома – и знала, что не останусь одна, что учитель вернётся, даже если он ушёл надолго… И что это мой дом, да. А сейчас болтаюсь между небом и землёй».

Горы внизу укутывала дымка морт, более плотная там, где были дороги, жилища… и возможные разломы. Жизнь и смерть рядом; непроглядная тьма и переменчивая, сияющая сила.

Щёлкнул рычаг. Движение «Штерры» начало замедляться: если раньше она летела к северу, то теперь неспешно плыла. Потом вдруг повеяло слабым ароматом благовоний, смолистым, дымным и в то же время сладковатым, точно засахаренные цветы чийны; Фог ощутила спиной призрачное тепло – и обернулась.

Сидше, облачённый в непривычно длинную хисту из мягкой тёмно-красной ткани, стоял совсем рядом; шнуровка на вороте чёрного нижнего платья была распущена так, что проглядывал даже краешек нательной рубахи, белой и до того тонкой, что почти прозрачной.

Фог представила его в одной этой рубахе – и стало жарко.

– Я не слышала, как ты подошёл.

Голос немного сел.

– Наверное, потому что у меня очень мягкие туфли, – улыбнулся Сидше. – Хочешь, подскажу тебе мастера в Шимре?

– Хочу.

Фог сглотнула, надеясь, что это получилось не слишком громко, и скосила взгляд в сторону, на разгорающийся рассвет… Но волнующий запах – благовония, разгорячённая кожа – и жар всё равно окутывали её, и от них было никуда не деться.

– Почему ты не спала?

– А ты? – порывисто спросила она в ответ. И тут же продолжила, не дожидаясь, когда он заговорит: – Думала о многом. О том, как сражались Мирра и Эсхейд… Он ведь талантливый, конечно, однако победил не поэтому – а потому что много и тяжело учился, потому что сражался уже. И он безжалостный! – Фог обернулась, задирая подбородок, и едва не стукнулась носами с Сидше, который склонился к ней. – А я… я не безжалостная. Я сомневаюсь; не умею сражаться. Тогда, во время битвы, я испугалась настолько, что саму себя позабыла, и… и Дуэса ведь не такая. Я сильней её, это так. Но она… она умеет преобразовывать морт удивительным образом, исподволь менять мир. Меня она тоже заворожила; сейчас-то я понимаю, что её морт попросту обращает воздух в какой-то дурман, но тогда, в Шимре, я даже не заметила этого – и никогда не замечала! Хоть и училась у самого Алаойша Та-ци, как говорили, была лучшей ученицей… Дуэса может изменять мир, – повторила она растерянно и глухо, невольно сжимая кулаки.

Сидше посмотрел на неё долгим взглядом – и кивнул:

– Да. Я знаю.

В его голосе было нечто странное; сердце у Фог сжалось от дурных предчувствий.

– Ты… В тебе она тоже что-то изменила?

На одну бесконечную секунду чёрные глаза Сидше стали непроницаемыми – а потом он усмехнулся:

– Дуэса сделала меня бесплодным – так, видишь ли, можно предаваться любовным утехам, не беспокоясь о последствиях.

Это было как удар мокрой тряпкой по лицу – на мгновение вышибло дух и ошеломило.

– Но… зачем? – из всех слов, что теснились в груди, Фог смогла произнести только самые беспомощные, неуклюжие. – Она ведь киморт! Есть много других способов, например… например… – Ей стало неловко, она осеклась и сглотнула. – Учитель мне рассказывал и показывал, когда я вошла в возраст, а ещё я роды училась принимать, – добавила она зачем-то. – Можно, я на тебя взгляну?

Сидше, который выслушал короткую, но запутанную речь бестрепетно, с нежностью даже во взгляде, наконец-то удивился. Посмотрел растерянно, положил себе руку на пояс, точно собирался развязать, но затем опомнился и ответил с улыбкой:

– Ты снова говоришь так, что тебя можно понять неверно.

Сперва Фог не сообразила, в чём двусмысленность, а потом поняла и густо покраснела. Но всё равно продолжила упрямо:

– Я не глазами хочу взглянуть, а морт. На тебя всего. Можно?

Зрачки у Сидше расширились, и взгляд стал бездонным; дыхание