Московские политики поддерживали тесные контакты с гетманским Киевом. С весны 1918 г. они осуществлялись по линии «Азбуки» В.В. Шульгина. Именно киевским и московским правым политикам принадлежала идея восстановления монархии при содействии Германии. В июне 1918 г. Кривошеин встречался с Мирбахом и от лица «блока» (имелся в виду Совет общественных деятелей), пытался добиться согласия на получение всесторонней помощи (не исключая и военную). Мирбах, допуская «уход большевиков», не исключал оказания помощи московскому подполью, но лишь в той степени, насколько это привело бы к «образованию режима соответствующего нашим (Германии – В.Ц.) пожеланиям и интересам», при этом «даже не обязательно будет сразу же восстанавливать монархию», также признавалось недопустимым, если «Царь или другой член Царской фамилии попадет в руки Антанты и будет использован ею для своих комбинаций (возможно, подобное отношение оказало косвенное влияние на принятие решения о расстреле Царской Семьи в условиях угрозы наступления Чехословацкого корпуса – В.Ц.)». Кривошеин и Гурко обсуждали и возможность «немецкой помощи» организации генерала Довгерта. Однако, поскольку Мирбах выдвинул условием сотрудничества предоставление преимущественных прав немецким концессиям и признание независимости Украины, Белоруссии, Прибалтики и Кавказа, контакты с ним прекратились, а контакты Милюкова с Алексеевым и представителями Добрармии стали сугубо консультативными. Торгово-промышленная группа (во главе с С.Н. Третьяковым) заявляла о недопустимости экономического и финансового подчинения российской экономики немецкому капиталу в случае «беспошлинного ввоза германских товаров» (на чем настаивал Мирбах) и «открытия границ».

Сам посол всячески подчеркивал слабость общественной поддержки правых, ставя в пример кадетскую партию: «организуйте сначала в этом направлении (свержения советской власти и восстановления монархии – В.Ц.) общественное мнение. А русское общественное мнение пока против нас… Вот если бы кадеты нас звали, – другое дело». Вообще немецкая «поддержка» антибольшевистского подполья была сомнительной: говоря о возможности свержения советской власти, военные и сотрудники дипмиссий опасались, чтобы подпольщики не «перешли к Антанте». Тогда как представители немецких войск на Украине (фельдмаршал Эйхгорн) не исключали своей поддержки монархистам против большевиков, дипломаты (сотрудник немецкого посольства в Москве Ритцлер, сам граф Мирбах) отрицали подобную перспективу.

За деятельностью московского подполья бдительно следила не только ВЧК, но и немецкая агентура. Когда подозрения в отношении антибольшевистских организаций становились значительными, их выдавали ЧК. Так, при посредничестве капитана Прилукова (члена организации Довгерта) в течение июня 1918 г. немецкая разведка получала сведения о деятельности офицерского подполья СЗРиС, которые, затем, передавала ВЧК. А после подписания 27 августа с НКИД дополнительного соглашения к Брестскому договору (приложение 5 к п. 12 второй статьи договора), было заявлено: «немецкое правительство ожидает, что Россия использует все средства для подавления восстания генерала Алексеева и чехословаков, иначе Германия выступит со всеми силами, имеющимися в ее распоряжении, против генерала Алексеева».

Как отмечалось выше, одной из причин появления Национального Центра в Москве стал раскол с Правым Центром в оценке возможности «ориентации» на Германию или на союзников. Способствовала этому «расколу» майская резолюция кадетской конференции в Москве (13–15 мая 1918 г.), на которой, в докладе Винавера, была подчеркнута «необходимость участия России в антигерманской коалиции» и «непризнание партией» Брестского мира. ЦК партии на пленарном заседании 13 июля 1918 г. подтвердил, что он «отвергает возможность восстановления независимой России и создания в ней национальной государственной власти при содействии германской коалиции». ЦК кадетов пытался стать своеобразным «мостом» между СВР и ВНЦ.

Если Правый Центр считал перспективными надежды на посольство Германии, то Союз Возрождения России и Национальный Центр активно налаживали контакты с дипломатическими представительствами Антанты (до их отъезда из Москвы в Вологду), особенно с послом Франции Нулансом и консулом Гренаром. Нуланс оказывал реальную финансовую поддержку подполью. На квартире князя Е.Н. Трубецкого велись переговоры членов ПЦ с французскими представителями (в них участвовали Кривошеин, Струве, Гурко и Астров).

Расхождение с правыми произошло при обсуждении возможности участия Японии в военных действиях на Восточном фронте. Посол России в Париже В.А. Маклаков считал, что участие японских войск в войне против советской власти – «единственный способ спасти Россию от власти «созданной Германией» и от окончательного расчленения», а возможные негативные последствия японского десанта могли бы «нейтрализовать» американские и английские войска. Представители же Правого Центра выступали категорически против японского участия. Барон Б.Э. Нольде, представлявший в ПЦ кадетскую партию, был убежден в сугубо «потребительском» отношении стран Антанты к России, а Японию признавал давним врагом России. Гурко считал, что десант стран Антанты (без участия японских войск) необходимо «снабдить продовольствием» для обеспечения не только войск, но и местного населения.

Но и отношение дипломатов Антанты к московскому и петроградскому подполью не отличалось последовательностью. В отечественной историографии «заговор послов» летом 1918 г. характеризовался как имеющий значительное влияние на эскалацию гражданской войны, усиление «интервенции против молодой советской республики». Между тем по оценке британского вице-консула в России Р. Брюс Локкарта, «в наших различных миссиях и остатках миссий была неразбериха. Не было ни одной на правах полного авторитета…, я был в полном неведении относительно деятельности целой группы британских офицеров и уполномоченных». Позиция британского МИДа, в первой половине 1918 г. сводилась к признанию того, что «оказание поддержки небольшим офицерским армиям на юге значило толкнуть большевиков на нечестивый союз с немцами. Оказать поддержку большевикам – здесь была серьезная опасность, по крайней мере, на первых порах, что немцы будут наступать на Москву и Петербург и посадят здесь свое буржуазное германофильское правительство». Разведсводки из Москвы сообщали: «поведение союзников неумелое и странное, они стремятся вести переговоры отдельно с каждой группой и… с казаками. Стремятся всех держать на своей стороне путем мелких подачек и каждой группе говорят то, что приятно по ее политическим убеждениям…, они мечутся как угорелые, но прочно сложившегося убеждения о необходимости воссоздания единой России у них нет». Финансовая «поддержка» подполья со стороны союзников была довольно нерегулярной и незначительной, хотя адресовалась сразу трем организациям: Правому Центру (новой, «союзнической ориентации»), Левому Центру (как условно называли СВР) и СЗРиС Савинкова. Американского посла Д. Френсиса Локкарт считал весьма далеким от политики вообще и дипломатической работы, в частности, человеком, вся миссия которого сводилась лишь к предотвращению возможного участия Японии в российских делах. Правда, самого Локкарта обвиняли в «игре на два фронта», в ведении одновременных переговоров и с большевиками, и с их противниками.

И только после выступления Чехословацкого корпуса против большевиков в мае-июне 1918 г. позиции стран Антанты стали более определенными. До этого момента британский МИД еще пытался добиться от Совнаркома согласия на «немедленную военную помощь» для восстановления Восточного