Герман рассказывает нам смешной случай и сам заливается. А потом опять шутит Юрий: «Нам редко удается видеть, как выступают актеры, потому что мы сами все время выступаем!» И оба они хохочут, показывая полный набор крепких белых зубов, и милым мальчишеским жестом прячут лица в ладони!

Кончается вечер, их благодарят за то, что они приехали. Подходят актеры, режиссеры. И вот возле них одна из самых красивых, самых любимых, самых модных актрис — Юлия Борисова. Воспитанные парни хотят встать, но она удерживает их. По-простецки, уютно улыбнувшись, Юлия Борисова говорит: «А теперь я вас поцелую», — на что парни охотно соглашаются. А мы все, сами того не замечая, растягиваем рты до ушей!

Так почему же мы отказываемся от улыбки в нашей веселой (непременно веселой) профессии? «Без смеха, — скажете вы, — конферансье трудно завоевать симпатии публики». Правильно! Трудно! Смех — чудесная вещь, и без него конферансье на эстраде, как скрипач без скрипки; и нелепо было бы, если бы я стал ссориться с этим попутчиком всей моей жизни! Но… «Est modus in rebus» — есть мера в вещах, говорили римляне, и нельзя позволять смеху гнать со сцены свою робкую и более тонко воспитанную сестру, улыбку! А что легко в искусстве и особенно на эстраде? Говорят, что «эстрада» — иностранное слово. Нет! Я убежден, что русское, исконно русское! Вы знаете слово «страдание», от него происходит крестьянское слово «страда», а от него — «э-страда». Недаром Мария Гавриловна Савина, первая актриса Александринского театра, говорила, что на эстраде чувствует себя, будто в аду на сковородке!

А где легко? Может быть, в цирке? Давайте разберемся.

«Рыжий во фраке» — так называлась статья о конферансе вообще и обо мне в частности в ростовском журнале…

— Выругали вас, Алексей Григорьевич!

— Наоборот, статья более чем доброжелательная.

— Так почему же такое название? Оскорбительное…

— Ничуть не оскорбительное. Рыжий — это клоун, а рыжий во фраке — это конферансье.

— Странно рассуждаете… По-моему, вы должны написать письмо в редакцию, потребовать…

Приблизительно такой диалог происходил между мной и одним театралом в Ростове в 1918 году. Шестьдесят с лишним лет назад.

Не артист цирка, а циркач — вот полупрезрительная кличка, намертво приросшая в те времена к артистам цирка. «Клоун! Рыжий!» — так совсем уж презрительно называли хмурые «люди из общества» этих весельчаков, насмешливых людей, любимцев детей. Клоунами в те годы были иностранные или русские артисты, притворявшиеся иностранцами. Теперь, когда наш советский цирк — желанный и любимый гастролер во всем мире, когда у нас есть очаровательные клоуны, когда слово «рыжий» могло бы стать вполне уважаемым техническим термином, оно, это слово… исчезло! Нет его! Почему? Потому что наш клоун не хитрый, придурковатый хранитель традиций-штампов: выкриков, пощечин, самоунижений, — и он не рыжий. Обязательные для клоунов амплуа — рыжий и белый — исчезли из цирка.

В Государственном училище циркового и эстрадного искусства (конечно, я преподавал на отделении разговорного жанра — силач и ловкач из меня никакой) я часто встречал одного паренька в коридорах, на заседаниях, экзаменах. Когда все уже сидели на своих местах, он все еще двигался, таскал стулья для опоздавших, придерживал дверь, бегал по поручению дирекции, и все у него получалось ловко и… смешно! Глаза (пусть не обижается) плутовские, улыбка заражающая…

Ах, эта самая улыбка! Как она много значит в жизни и еще больше на сцене! Недаром Л. Н. Толстой писал, что «если улыбка прибавляет прелесть лицу, то оно прекрасно, если она портит его, то оно дурно». У этого вовсе не красавца улыбка прибавляла прелести.

Но пора уже сказать, кто это.

Зимой 1969 года пошел я в цирк, на молодежную программу. И программа хороша, и молодой клоун понравился мне с первого выхода. Дальше больше, и вдруг… узнаю! Это же тот, хитроглазый, улыбчатый из училища! Ну конечно, это Евгений Майхровский!

Я всю жизнь учил студийцев и студентов, будущих конферансье и готовых конферансье: не будьте в концерте только солистами, «номерами», ведите программу, связывайте номер с номером… И вдруг вижу клоуна, который ведет, вяжет, цементирует спектакль! И как! Весело, непринужденно, умно! Оказывается, клоун может на арене за два-три часа не сказать ни одной глупости!

Вот ушел с арены жонглер Миляуэр и выходит жонглер Майхровский, но если у жонглера мастерство сдобрено небольшим количеством юмора, то у клоуна юмор приправлен небольшим количеством жонгляжа.

Впрочем, имитация и пародирование только что ушедшего артиста — прием известный, хорошо испытанный. Что же радует меня в Майхровском? Свое лицо и актерский профессионализм. Поясню. Можно виртуозно танцевать, быть предельно техничным артистом балета и не быть актером. Можно обладать блистательным голосом, абсолютным слухом, быть артистом оперы и не быть актером, то есть не уметь создавать музыкальный или сценический образ и через него влезать в душу зрителя или слушателя.

А вот Женя Майхровский — актер.

Вот он играет старое-престарое антре: берет у зрителя часы, «разбивает» их вдребезги, потом возвращает целыми. Посмотрите, какой вежливо-скромный человек Женя, когда он просит часы, как он искренне огорчен гибелью этих часов, как постыдно бежит от срама и унижения и как задорно разыгрывает партнера! Актер!

А игра с мячом?! Какой искренний испуг, когда глас с небеси требует положить мяч на место. А какой он даже не парень, а задорный мальчишка, которого непреодолимо тянет к себе запретный мяч, и как он заливается уже детским хохотом, дразня партнера!

А сколько на лице у него сознания собственного ничтожества и слабосилия перед тяжелой штангой (после настоящего штангиста), и как мгновенно он становится сильным и самоуверенным, когда через арену проходит хорошенькая девушка!

Нет, никакой он не рыжий! Ни во фраке, ни без фрака! Это наш современный клоун, ваш давнишний знакомый, симпатичный паренек, свой человек, актер со своим творческим лицом, сценическим образом и с прекрасной дикцией!

И если я был рыжим в театре, то этот парень — конферансье в цирке. Потому что эти два «К» — Конферансье и Клоун — братья, если не кровные, то профессиональные, веселые братья, то есть люди с юмором и на сцене, и на эстраде, и на арене, и в жизни, и… на палубе, да-да, на палубе. Как-то проводил я свой отпуск на пароходе Москва — Астрахань — Москва. Много было детей (а я люблю возиться с ними), они бегали по палубе, по лестницам, орали, дрались. Папы и мамы старались укротить их, а я… «подначивал»: смешил, дразнил, учил гримасничать… И вот теплым вечером, когда папы-мамы чинно сидели на корме и беседовали, а утомившихся детей держали подле себя, я вышел