— Сколько у тебя?

— Семь, — Вир заглянул в рубашку. — А у тебя?

— Много, — Нэ отстегнула от пояса тяжелый мешок, бросила на горячий песок, затем развязала узел юбки, позволив подолу закрыть белые, исчерканные синими венами, удивительно мускулистые ноги. — Начинай чистить, Бычья голова. Пока не стухли.

Он безропотно, признавая ее право командовать, словно и не было их расставания и бегства из Пубира, достал из ножен кинжал, вспорол брюхо первой рыбине.

Нэ следила за ним из-под прикрытых век:

— Ты хочешь спросить.

— Да, — он не поднимал голову.

— Ты слышал наш разговор с девчонкой.

— Да. Она сказала, что ты умираешь. Это правда?

— Тзамас никогда не шутят о смерти, Бычья голова. Это правда.

Вир вздохнул, посмотрел на руки и нож, покрытые кровью и тусклыми серебристыми пластинками, ярко пахнущими рыбой:

— Как быстро?

— О. Не грусти по этому поводу. Такие старые ящерицы, как я, уходят долго и с неохотой. Год. А может быть десять лет. Хватит не только чтобы закончить то, что запланировал Вихрь со своим проклятущим дружком, но и научить тебя многому, что умею.

— Он тебя удерживает? — Вир покосился на тяжелый двуручник, которым Нэ так ловко разваливала людей на две половинки на Четырех полях.

— Помогает. Чуть.

— Смерть этого человека. Она стоит того?

— Жизни? Отчасти. Победы? Вполне. Сил Милосердия теперь хватит, чтобы выстоять против Вэйрэна. Я очень надеюсь на это. Осталось только придумать, как попасть в его проклятую башню без Тиона. Тебе не нравится.

Она была внимательна.

— Да, — признал Вир. — Это напоминает рабство. Все таувины так делали?

— Не все. Но очень многие, если удавалось встретиться с тзамас и выиграть, а не оказаться разобранным на сотню полезных для некромантов кусков.

— А мой меч?

Сойка посмотрела на бывшее оружие Шрева, лежащее рядом с Милосердием.

— Когда Тион забрал магию, все наши клинки погасли. Разом. Лишили нас силы, ибо те, кто находился в них, ушли навсегда. Я перестала касаться настоящей магии, но сохранила свои возможности таувина, когда остальные, те немногие, кто пережил войну Гнева, их растеряли.

— Почему?

— У меня был колокольчик. И я все-таки великая волшебница в первую очередь, а во вторую уже таувин. Я сохранила крохи, сберегла их в первые века. Прошла через огонь, старея, но сохраняя память, и медленно, допуская столько глупых ошибок, начала возрождать нас. Однако получилось лишь с тобой. И хорошо получилось, раз он принял тебя.

— Мне же надо его тебе вернуть?

— Пф-ф. Я ни разу не смогла раскрыть его в щит, тебе же он подчиняется так, что остается только завидовать. Оставь себе.

Вир вновь взглянул на меч.

— Почему же этот клинок, да и мой, уцелели, когда остальные превратились в железки?

— Да все просто. Прежний владелец Милосердия умер в годы, когда шла Война Гнева, до того, как Тион совершил свой безумный поступок. Души тзамас в нем не было, так что он все удачно проспал и дождался меня. Что касается твоего — про него никто не знал. Скорее всего, он хранился в сокровищнице треттинских герцогов, а до них — у Единых королей. Возможно, с эпохи Юзель или Катрин. Уверена, должны быть и другие мечи того времени, но за жизнь я не смогла найти ни одного. То есть привозили мне много железок, но все они на момент финала войны Гнева содержали в себе душу тзамас.

— А Фэнико?

— К оружию, которое принадлежало раньше Тиону, я в жизни не прикоснусь добровольно. Он превратил его в веер и еще непонятно, что с ним сделал. Не желаю во время битвы оказаться с глупым лицом и лодочным веслом. Это шутка вполне в духе Рыжего.

Вир улыбнулся, представляя подобную картину, и тут же спросил:

— Выходит, в мой тоже можно вселить душу некроманта.

Нэ тут же прищурилась:

— Иди, убей девчонку и проверим. Шучу, — быстро произнесла она. — Ни к чему тебе это. К тому же, с ней подобное не пройдет. Браслет Мерк попросту не позволит провернуть такое. Так что забудь. Я, действительно, неудачно пошутила.

— Ты меня давно знаешь, — ответил ей Вир. — Я никогда не поступлю так.

Старуха кивнула. Без сожаления или разочарования. Просто принимая сказанное.

— Вся наша сила от солнц первого мира асторэ, но, получая каплю тьмы, мы становимся еще сильнее. Раньше я никогда не думала об этом, пока была молода, но с годами, когда сидишь старой развалиной на балконе башни и слушаешь птицу в клетке, начинаешь считать, что все таувины прошлого зашли в тупик. Всего лишь капля тьмы, но она портит наши души. В нас появляется червоточина, въедается в сердце и это год от года, век от века, приводит не к благу, а к бедам. Возможно, ты тот, кто избежит такой участи, и те, кто пойдут после за тобой, также не окажутся запятнанными. Я бы очень хотела этого, Бычья голова. Хоть какого-то движения к лучшему.

— Обещаю сделать все, что смогу.

— Мне этого более, чем достаточно.

Он промыл очищенную рыбу в воде, отложил в сторону, прямо на рубашку, все равно она уже вся провоняла, сказав:

— Надеюсь, когда-нибудь мы все увидим мир, из которого ушли асторэ. Их солнца.

— Может быть, так и будет. Но, если тебе хочется, одно из трех можешь повидать прямо сейчас, — и она указала на полуденный шар.

— Но это же солнце нашего мира.

— Конечно нашего. Но светит оно оттуда. Уж поверь.

Он долго думал, принимая это вместе с летним теплом.

— Почему асторэ покинули свой мир? Пришли сюда, к нам?

— Потому что это был их мир. Полагаю, они не делили его на «свой» и… «чужой». Все принадлежало им. Ну, кроме той стороны, на которую не было доступа до появления Шестерых. Все, что ты видишь вокруг, было создано ими. Наш мир для них все равно, что стол для какого-нибудь мастерового. На нем можно было создавать, а летевшие на пол стружки оставались в мастерской и не пачкали настоящий дом. Я так думаю. Правда ли это? Да какая разница, Бычья голова? Столько эпох минуло. Они давно исчезли, а тот, что спит сейчас в фургоне, хоть и вызывает во мне злость, давно уже не из созданий, что сотворили нас. У него нет изначальной магии мира, которую потом забрали волшебники и потеряли, благодаря Тиону.

— И не будет?

— По счастью, теперь уже нет. Тион перерезал последнюю ниточку.

— Жаль.

— Жаль?! — вскинулась старуха. — Нет. Мне не жаль. Эти существа в войну Гнева обманули сами себя. Дали силы Рыжему, надеясь извести волшебников. Но когда волшебники исчезли, остались лишь жалкие выгоревшие огрызки без магии, нынешние асторэ лишились возможности получить то, что было их по праву. Некому было передать им истинное волшебство. Посмейся, Бычья голова. За все эпохи не нашлось ни одного великого волшебника, который захотел бы вернуть асторэ волшебство. Ни одного.