Специальная психиатрическая больница МВД в Благовещенске была создана в 1965 году, в первую волну наплыва «карательной психиатрии». Под нее приспособили здание, и так уже служившее тюремным нуждам, — «крытую» тюрьму для отрицаловки из дальневосточных лагерей.

Особых изменений это не потребовало. Разве что шконки заменили больничными кроватями, сваренными из толстых металлических труб, и сняли с окон зонты — но этот акт гуманизма тут же обнулили, поставив на окна с внутренней стороны мелкую сетку. Из-за нее камеры лишились вентиляции, а в зимнее время — еще и видимости, ибо недосягаемые для зэков стекла зарастали за зиму толстым слоем изморози. Правда, во двориках в подражание обычным психбольницам разбили газоны и поставили грибочки — для тени в знойные летние дни.

Первоначально в СПБ было только два отделения, в них находилось менее двухсот человек. Однако находилось подолгу: комиссии в то время случались только раз в год. Выписывали редко, так что почти все зэки «первого призыва» досидят до начала 1970-х.

Еще в 1960-е Благовещенская СПБ приобрела печальную славу пыточной. Здесь почти каждого нового зэка протаскивали через курс сульфозина и аминазина. Применяли и скипидар, который кололи внутримышечно.

Кроме сульфозина и скипидара, в Благовещенской СПБ с самого начала применяли и «кулазин», как называли его зэки, — ну, или попросту избиения. В Казанской и Ленинградской СПБ в коридорах всех отделений дежурила пара из санитара-зэка и надзирателя — сотрудника МВД, который не давал зэку особо распускать руки. В Благовещенске все было иначе. Здесь и днем и ночью «контингент» был в полной власти санитаров-зэков, которые колотили всех по своему усмотрению — ну, и по указаниям медсестры.

Условия были таковы, что в 1970 году из Благовещенской СПБ бежал политзаключенный Алексей Андреев. Он бежал не на свободу, а только для того, чтобы доехать до Москвы и сдаться там в МВД, умоляя отправить его в любую другую СПБ. Просьбу уважили, и Андреев досиживал свой срок в тоже не лучшей Сычевской СПБ — но ни разу о побеге не пожалел.

Тотальный беспредел, конечно, не довел до добра. В СПБ разразился кровавый бунт. В 1972 году санитары Второго отделения вытащили в туалет на экзекуцию зэка. Тот оказался лагерником и давать себя бить не собирался. Зэк выломал кусок водопроводной трубы и им проломил череп одному из санитаров. На сигнал тревоги сбежались санитары из других отделений, тем же куском трубы они забили зэка насмерть. В отделении начался бунт, заключенным удалось выломать двери двух камер, и они сцепились с санитарами, превратив коридор в поле битвы.

На подавление бунта пришлось вызывать солдат из соседней части внутренних войск. В тот же день еще одного зэка забили насмерть, прочих участников положили на вязки и долго кололи.

После бунта бить стали меньше, и уже никого не заколачивали до смерти. По-прежнему били, ломали челюсти и ребра, выбивали зубы, но не убивали.

В 1970-х в дополнение к избиениям и нейролептикам на зэков надвинулась новая напасть — перенаселение. Как и прочие СПБ, Благовещенская имела свой четко определенный географический «ареал»: весь Дальний Восток и Сибирь восточнее Иркутска, что составляло чуть ли не половину территории СССР. Мест в СПБ, рассчитанной всего на двести человек, не хватало. Спали по трое на двух сдвинутых койках, а совсем невезучие располагались на матрасе на полу.

Так СПБ начала расширяться. В 1970 году к главному зданию была сделана первая пристройка в два этажа, нижний заняли кухня и столовая, а на втором поместилось Третье отделение; численность заключенных СПБ дошла до трехсот человек.

Еще через два года было открыто Четвертое отделение, но не в самой СПБ, а в шести камерах СИЗО. В камерах при этом ничего не меняли: даже зонты так и оставались на окнах, и «освобожденные от уголовной ответственности» пациенты спали на двухэтажных шконках. В этом крошечном и нелепом Четвертом отделении была своя символика, знак и направление роста самой тюремной психиатрии. Если до того она, как дитя, забавлялась с заключенными, подчас их наказывая, подчас балуя — грибочки во двориках, газоны, прогулки по два часа, — то с начала 1970-х произошла метаморфоза. Грибочки во двориках спилили, траву газонов повыдирали с корнем, прогулки сократили до 30–40 минут в зависимости от времени года.

Новые «особо опасные душевнобольные» все прибывали, и с 1972 года СПБ начинает быстро разрастаться. Сначала надстроили еще один этаж над столовой, поделили его на три камеры, и из СИЗО туда вернулось Четвертое отделение. Оно получилось кривым, темным и запутанным: две маленькие камеры и один «коровник» на сорок человек. При этом пришлось заложить кирпичом окна двух камер Третьего отделения — они так и остались без света, только с лампочками. Места для сортира в Четвертом отделении не нашлось, зэков гоняли в уборную Третьего отделения.

Здание для Пятого рабочего отделения вообще не стали строить. Под него приспособили овощехранилище. Картошку и прочие овощи вывезли, в помещении поселили «пациентов». Там устроили четыре темные и холодные камеры, промерзавшие настолько, что зэкам даже разрешали сидеть в камерах в бушлатах. В Пятое отделение поселили заключенных-строителей, работавших на стройке нового трехэтажного корпуса, примыкавшего к корпусу СИЗО.

В новом корпусе разместилось сразу все: и швейный цех, и столярная мастерская, колотившая гробы, и помещения для санитаров СПБ, и Шестое рабочее отделение. Возведенное руками заключенных, здание построено было из рук вон плохо. Зэки все делали халтурно. Кирпичи клали на промерзший цемент, засыпали пространство между стенами строительным мусором вместо глинозема, стены получались кривыми, а полы неровными.