Подозрительным казалось только одно – для Усольцева в его нынешнем положении уход в бега означал конец политической карьеры по меньшей мере, на много лет вперёд. Если год назад ещё могли быть какие-то иллюзии относительно смены власти в России, то теперь, весной тринадцатого года, любому умному человеку – а уж дураком-то Усольцев явно не был – было совершенно очевидно, что белоленточное движение закончилось пшиком. Значит, подполье или, что вероятнее, эмиграция – а это, безусловно, конец Алексея Усольцева как российского политика.

В догадках терялась и Леся, которую много часов подряд допрашивали оперативники, уверенные, что уж она-то знает, куда скрылся её супруг – но Леся этого не знала, и ничего, кроме истерики, от неё добиться не смогли.

В демократической прессе стали появляться предположения, кому выгодна смерть видного деятеля оппозиции – и все сходились на мысли, что выгодна она Кремлю. Мысль эта вполне устраивала тех соратников Усольцева, кто считал его мёртвым.

Были и такие, кто считал, что Усольцев тайно арестован, и арест его органы скрывают даже от родных – в искренности Леси сторонники этой версии не сомневались.

Были и те, кто считал, что вот-вот он всплывёт на Украине, или в Прибалтике, или в Польше, как это случилось с некоторыми оппозиционерами, считавшими, что им угрожает преследование по делу о беспорядках шестого мая минувшего года.

Но всплыл он не там и не так.

– Ты слышал? Усольцев смылся, гад, – сказала Юлия брату, когда он появился дома после примерно трёхдневной гулянки у каких-то знакомых.

– А чего они хотели? – не оборачиваясь, ответил Артём. – Я думаю, для этого его на подписке и оставляли. Всё логично.

Молчаливый и замкнутый, он прошёл к себе и сел за компьютер, оставив новенькую куртку на вешалке.

«Вроде хоть немножко отходить начал. – подумала сестра. – Всё-таки время лечит, как ни крути».

В этом – и только в этом – она ошибалась.

Артём сидел неподвижно, уронив голову на руки. Им овладело ровное спокойствие человека, потерявшего всё дорогое в жизни, исполнившего свой долг и ко всему готового.

Он не вышел на звонок, хотя слышал, как сестра открывает дверь.

«А если это менты», – родилась и погасла мысль, не побудив его ни к какому действию. Страха тоже не было.

Но это была соседка Анна.

Из прихожей, потом из кухни доносились голоса – голос сестры и старушечий голос Анны.

Артём поймал себя на мысли, что про себя назвал её тёткой Анной, хотя с детства звал просто по имени. Но после гибели Нади и по манерам, и по походке она стала чем-то вроде бабки Матрёны, которая была всегда и будет всегда, и даже платок стала повязывать так же, закрывая прорезавшие лоб морщины.

Единственным, ради кого Анна держалась за жизнь, оставался её сын Женька в «Матросской тишине», которому она за весь первый год в тюрьме не уделяла столько внимания, сколько сейчас, когда в ней запоздало проснулась вся материнская нежность к нему, уже получившему свои десять лет строгого.

Несколько дней назад Артём видел её, торопившуюся на очередное, мартовское свидание. Видел, как она выходила из подъезда и шла в тюрьму – это было хорошо заметно, потому что больше она никуда в этой жизни не торопилась.

Усольцев всплыл не на Украине и не в Восточной Европе.

Когда весна вступила в свои права и растаял последний московский снег, в шлюзах в низовьях Москвы-реки был найден труп, пролежавший длительное время в воде.

Опознали его только по часам, которые носил на левой руке покойный, и это подтвердила его супруга Олеся, и по находившемуся в кармане одежды мобильному телефону. Телефон после долгого пребывания в воде не работал, но установить номер СИМ-карты не составляло труда.

Впрочем, экспертам удалось установить – поскольку речь шла не об обычном утопленнике, экспертиза проводилась тщательно, с привлечением специалистов ФСБ – что причиной смерти стали множественные ножевые ранения и что уже мёртвого потерпевшего сбросили в воду, прикрепив на шею металлический груз, возможно, приготовленный заранее.

Предположительно следователям удалось восстановить картину произошедшего убийства – впрочем, поскольку прошло почти два месяца и следов не осталось, о точности воспроизведения говорить не приходилось.

Следствие запросило данные биллинга сотового телефона, который был при себе у Усольцева в тот роковой вечер и который остался в его кармане – убийцы не позарились ни на телефон, ни на деньги, что ставило под сомнение версию ограбления, которая, впрочем, и так не была основной.

А основной была, естественно, версия, связанная с политической деятельностью погибшего.

Видимо, это случилось вечером, когда Усольцев шёл пешком от метро к дому, и дорога его пролегала через парк.

Во всяком случае, последние звонки биллинга фиксировались именно около метро «Коломенская».

Убийцы – один или несколько – встретили Усольцева в парке, в безлюдном месте. Может быть, они его ждали заранее, если целили именно в него, но нельзя было исключать и случайного конфликта. Примерно там, где кратчайшая дорожка к дому Алексея сворачивает на берег реки, были нанесены смертельные удары. Убийца бил наверняка, удостоверился, что противник мёртв, и спрятал в прямом смысле концы в воду. Действовал он достаточно профессионально – это единственное, что можно было утверждать с большой долей вероятности.

Юридические последствия обнаружения трупа Усольцева были следующие.

Во-первых, дело против самого Усольцева по статье о массовых беспорядках было закрыто в связи со смертью обвиняемого. Что, впрочем, никак не отразилось на остальных фигурантах, включая несчастного Бориса Даниленкова, получившего свои три года и благополучно всеми забытого.

Во-вторых, было поднято из архивной пыли дело об исчезновении Алексея Усольцева – дело немедленно истребовал Следственный комитет и приступил к его расследованию.

Следователь, которому поручили это дело, был этому совершенно не