День будет жарче предыдущего, что для ночного и утреннего тумана самое то. Вечером прогноз погоды намекает на грозу. В Москве грозы не такие интересные, как в Подмосковье. Неба не видно – дома, дома, и где-то по случайности кусочек чего-то с облаками. Приличной молнии, и то развернуться негде. А в деревне… Но это всё лирика. Пишется же всё, что пишется, исключительно под настроение. Сегодня оно подсказывает поговорить про кинематограф и чуть-чуть про фантастику. Не про фэнтези, которое тоже того стоит, а именно про фантастику – классическую, научную.

Не всерьёз, упаси Г-ди. Для серьёзных разговоров на любые темы у нас критики есть. Они и журналы выпускают, и клубы создают, и с умным видом умными словами друг другу смысл того, что прочли или увидели, разъясняют. Спорят об этом до хрипоты и гонорары за те споры получают. Такое количество Белинских… Но это не автор. Он человек простой, до словесных битв не дорос и, судя по возрасту, не дорастёт. Незамысловат, простодушен и примитивен на изумление. Нравится – не нравится. Очень простой принцип. Это как с едой и женщинами. Итальянская и японская кухня почему в России пошла, а французская и китайская – нет? Первые две простые. Вторые – сложные. Что до женщин, тут то же самое. Весёлая, добрая, симпатичная – норма. Если она ещё хозяйка хорошая и детей любит, так и вообще отпад. Утончённая, сложная натура, со стервозинкой и истериками… На любителя. В каждой стране есть мазохисты, которым надо не счастливыми быть, а помучиться. Это туда. У каждого свой секс, говорят в таких случаях американцы, и они правы.

Что до первоисточников – братья Стругацкие. «Трудно быть богом» и «Обитаемый остров». Прочтены в детстве и с тех пор сто раз перечитаны – обе. Высокая литература. Снобы могут морщиться сколько захотят – у каждого времени и каждой эпохи литература своя. Толстой и Диккенс, Достоевский и Бальзак хороши для XIX века, Гомер, Софокл и Эврипид для эпохи Античности, Чосер и Рабле для перехода от Средневековья к Возрождению, Сервантес и Шекспир для времён Великих географических открытий. XX век дал Хэмингуэя и Ремарка, Киплинга и Конан-Дойля (которые, впрочем, захватили блистательный конец XIX столетия). Но для послевоенного поколения это в первую очередь фантастика, особенно советская и американская. Нет, конечно, там есть и японцы с французами, и итальянцы с англичанами, и китайцы, причём среди них встречаются блистательные имена, но две страны на этом фоне выделяются. Что в США и СССР (и, по инерции, в России) написано, то написано. И даже до сих пор пишется, во многом оправдывая их пребывание на литературной карте мира.

Книги влияют на людей, и сильно. Вовремя прочитанная книга может сформировать судьбу, и Стругацких это более чем касается. Из-за двух упомянутых книг, написанных на переходе от Оттепели к Застою (ни в коем случае не имея в виду восхваление или уничижение этих эпох, каждая из которых была хороша по-своему), автор проникся духом защиты книгочиев, в результате чего в период «больших паек» и первичного накопления капитала сдуру занялся благотворительностью в пользу науки, образования и культуры, раздав тем, кто этого стоил, больше, чем оставил себе. Великое это дело помогать тем, кто умнее и талантливее тебя, но из-за того, что тратят время на по-настоящему важные для человечества вещи, не могут заработать. Мало кому из творцов свойственна деловая хватка. Вечно они отвлекаются на прожекты, которые звонкой монеты не приносят. А многие из них её в принципе приносить не могут, от чего хуже не становятся. Им помогать во всех делах надо – великая честь рядом с такими людьми постоять и их немножко плечом подпереть…

Это из «Трудно быть богом» и пошло. Как-то, когда был ещё автор богат, упитан, в расцвете сил, как живущий на крыше Карлсон, и так же беззаботен, спросил приятель в Нью-Йорке, когда они ещё там встречались, до того, как насмерть рассобачилась с автором жена приятеля из-за Крыма, зачем он академической высоколобой чухнёй занимается, вместо того, чтобы тихо деньги лопатой загребать и в закрома складывать. Посмотрел автор на блистательного компьютерщика и бывшего танкиста, с которым они на военных сборах под Ковровом в 80-х познакомились, сглотнул кусок сочного чураско, на решётке пожаренного с крупной солью, и ответил, перефразируя фразу про Гоголя, приписываемую Достоевскому: «Все мы вышли из плаща Руматы Эсторского». В чём был совершенно искренен. Ну, а «Обитаемый остров» намертво вбил в него интерес и уважение к работе спецслужб. С годами и опытом оно только увеличилось, что сильно контрастирует с принятым в интеллектуальной среде кодексом нарочитого презрения к этим людям и их работе.

«Институт Ближнего Востока», основателем и президентом которого автор является, возник на пересечении двух увлечений: академической науки и спокойной книжной аналитики с одной стороны, и практической «работы в поле», посвящённой борьбе за выживание людей, как биологического вида и их цивилизации, с другой. И это в чистом виде Стругацкие. С их «Жуком в муравейнике», «Хищными вещами века» и много чем ещё. Которые на порядок точнее рисовали работу разведчиков, чем три четверти произведений, написанных в жанре детектива или шпионского романа. Представляя себе взрыв возмущения, который в этом месте охватил многих (хотя и далеко не всех) поклонников творчества братьев Стругацких и патриотическую часть отечественной публики, которая евреев и либералов в гробу видела и на вилы бы их надела, кабы могла (руки коротки, да и померли братья вовремя), не будем обращать внимание на взрыкивания, стенания и глухой вой из-за кулис, и продолжим. Ибо обещано было о кинематографе – о нём и поговорим.

Стругацким с кино не везло и до сих пор не везёт. Нет, снимать по ним пытались, и снимали. Иногда получались средние фильмы, иногда хорошие, иногда гениальные, только были это не Стругацкие. Вот бывает иногда так, что фильм улучшает произведение. Тут улучшать было нечего, кто бы ни снимал. Бывает так, что режиссёр точно улавливает настроение писателя и что книгу читаешь, что фильм или мультфильм смотришь, впечатление одинаково хорошее. Очень редко, но бывает. А тут… Были же мэтры среди режиссёров! Тарковский снимал по ним, Герман… Но ни черта это не Стругацкие, у которых даже самые грустные и мрачные из их книг всё равно дают такой заряд бодрости, желания жить и драться с какой угодно сволочью, что диву даёшься. То-то и оно, что ждёшь СТРУГАЦКИХ, а получаешь режиссёра и его настроение, видение мира и отношение к жизни. Его личный опыт, в конце концов.