— Значит, тебе нужно разрешение на водяную мельницу?

— Ему нужны деньги, — сказала Бригитт.

— Это да, — нехотя согласился кузнец, — с переездом да с новой кузней я всё, что скопил, потратил. А такая мельница стоит две тысячи двести монет… Вынь да положь… А у меня и двух сотен не будет. Вот если бы вы…, — Волинг замолчал.

Волкову эта мысль понравилась, железо, особенно хорошее, всегда в цене, всегда в спросе.

— Хорошо, я подумаю, — отвечал он. — Съезжу в Мален, разузнаю что к чему, цены узнаю и тогда тебе скажу.

— Господин, только не говорите другим, а то додумаются мельницы сами ставить. Дело то выгодное.

— Не волнуйся, река моя, без меня никто ничего не поставит.

— А на той стороне, а выше вашей земли по реке?

— Не волнуйся, говорю, коли решу, так нигде больше мельниц не будет в этих местах, — обещал ему Волков.

Да, это дело его заинтересовало. Он уже вылез из ванны, уже одевался, когда к нему пришли его крепостные мужики, те, что проживали тут же в Эшбахте, было их шестеро. Мужички-то его похорошели, отъелись за последний год, одёжа у них хорошая появилась, у некоторых башмаки не деревянные, а кожаные.

— Ну, чего желаете, дети мои? — спросил их Волков, беря из рук Бригитт чашку с кофе.

Мужики пихались, пока решали, кому говорить, за них сказала всё госпожа Ланге:

— Просить вас, господин, хотят, хотят откупиться от барщины.

— Вот как, и сколько же хотите дать мне? — Волков был удивлён уже не только их видом.

— По двенадцать монет со двора, — выпалил один из пришедших, — думаем, то честно будет. В месяц со двора по монете, разве не хорошо вам, господин?

Волков ещё больше удивляется, смотрит на Бригитт:

— А откуда у них деньги?

— Так они на трактирщика работают, еду в трактир поставляют, мясо, овёс, сено. А больше всего так на постой людей господина де Йонга берут, и возниц, и торговцев мелких, которым места в трактире не хватило, — отвечает госпожа Ланге.

— А вы, господин, теперь-то вон сколько людей себе пригнали, — заговорил один из пришедших, — может, нас с барщины отпустите?

А кавалер, так и продолжая смотреть на Бригитт, произнёс многозначительно:

— Надо всё-таки ещё один трактир поставить. Место уже бойкое становится.

— Давно пора, господин мой, давно пора, раньше тут пустынь была, а сейчас уже рынок нужно ставить. На улице бабы торгуют, прямо у дороги. Людей очень много стало, — соглашалась с ним красавица. — Может, найду ловкого человека, который в деле трактиров разбирается. Да найму его.

— Ладно, мужики, — наконец он повернулся к ним, — подумаю, через неделю скажу вам, что я решил.

А один мужик не ушёл с прочими, остался и просил господина всякую конскую упряжь, хоть сбрую, хоть сёдла, в город на ремонт не возить, а ему давать. Мужик сам грозился ремонтировать всё, что нужно, да ещё и дёшево. Это ему Волков с удовольствием обещал. А чего же плохого? Сам мужику денег дал и тут же часть за выкуп барщины обратно забрал. Выгода.

Дальше просился к нему Сыч, но Бригитт вперёд него пускала то купцов, то лавочников, то других торговых людей, говоря, что они господина уже который месяц видеть просят. И кавалер на все их просьбы, а были они всё об одном, давал добро: стройтесь, открывайтесь.

Дело уже к обеду шло, Сыч снова хотел поговорить, но опять Бригитт распорядилась пустить другого:

— Гонец из города. Приехал только что с поздравлениями.

— Зовите, госпожа Ланге.

Волков видел его пару раз. Гонец кланялся низко, весь его вид говорил о том, что лицо он уполномоченное:

— Избранный бургомистр, магистрат и жители города Малена восхищены вашими, генерал, победами.

Волков молча кивал, принимая восхищение города.

— Магистрат города и бургомистр желают знать, не соблаговолите ли вы быть в городе завтра пополудни, чтобы присутствовать на обеде, который власти города желают дать в честь ваших ослепительных побед.

У кавалера были другие планы на завтрашний день, но раз горожане просят… Сейчас они были ему нужны. Очень нужны. Он рассчитывал на помощь. Мир с горцами для него был важен ещё и тем, что он был главным шагом на пути к миру с герцогом. Более ничего он уже так не хотел, как примирения с курфюрстом. И город Мален был важной для него опорой в этом деле. Как тут отказать городу?

— Великая для меня честь. Я буду завтра к полуденной мессе в городе с тридцатью своими людьми.

— Будет ли при вас супруга? — поинтересовался гонец.

— Будет, — вдруг из-за спины кавалера сказала Элеонора Августа.

Волков удивленно обернулся и выглянул из-за спинки кресла. Жена стояла у лестницы, всё такая же растрёпанная и с огромным своим животом. Генерал не нашёлся, что сказать своей супруге, а городской посланник низко поклонился ей и произнёс:

— Члены магистрата, бургомистр и лучшие люди города будут счастливы видеть вас на обеде, госпожа Эшбахт.

После того как он откланялся, кавалер повернулся к жене и спросил недовольно:

— С чего это вы решили, моя госпожа, что вы вправе принимать подобные решения вместо меня?

— А что же, мой господин, не должно мне быть на званом обеде, что дают в честь мужа моего? — отвечает Элеонора Августа, в голосе её уже слышатся слёзы, вот-вот зарыдает.

«Господи, да что же она слезлива так?!»

— Да не на обед я еду, у меня там будут дела, со многими важными людьми надобно мне говорить.

— Вот и говорите. Я вам мешать не стану!

— Мать Амелия, — кавалер обращается к монахине. — Разве можно в положении таком ездить в каретах долго?

— И вправду, матушка, куда ты собралась? — первый, кажется, раз, монахиня стала на его сторону. — Тебе, голубушка, через две недели или, может, через три рожать уже. К чему тебе тряска в дороге? Ни к чему.

— А она? — Элеонора Августа снова, как базарная торговка, указывает на Бригитт пальцем. — Она поедет?

А госпожа Ланге из мерзкой женской язвительности и отвечает ей вместо Волкова:

— А чего же мне не поехать на праздник? Мужа у меня нет, а карета есть. Возьму да поеду!

И улыбается своей ненавистнице высокомерной улыбкой.

Госпожа Эшбахт аж поначалу задохнулась, а потом в крик; слёзы, словно ждали момента, ручьями по лицу:

— Её… Её берёте, а меня, жену законную, нет? Мне должно по вашу правую руку сидеть на пиру. Мне, а не ей.

— Да никого я не беру! — не выдержав этих криков, сам уже кричит кавалер. — Один поеду. Мария! Неси госпоже воды умыться. Холодной неси воды!