Шрифт:
Закладка:
За год до своей смерти Василий имел утешение видеть арианство поколебавшимся в своей силе. В 378 году умер Валент, покровитель ариан. В 379 году скончался сам Василий, муж истинно великий, светило вселенной, опора истины, скончался на 50-м году своей жизни. Не можем не выписать здесь прекрасного описания его смерти и погребения, находящегося в несколько раз цитированном нами похвальном Слове Василию Григория Богослова. Здесь мы видим, каким уважением и какой неподдельной любовью своей паствы пользовался этот великий святитель. «Василий лежал при последнем издыхании, призываемый к горнему ликостоянию, к которому с давнего времени простирал свои взоры. Вокруг него волновался весь город; нестерпима была потеря; жаловались на его отшествие как на притеснение, думали удержать его душу, как будто можно было захватить и насильно остановить ее руками и молитвами; горесть делала их безрассудными; и всякий, если бы только возможно, готов был приложить ему что-нибудь от своей жизни. Когда же все усилия их оказались напрасны и когда, изрекши последнее слово: в руце Твои предаю дух мой (Пс. 30:6), поемлемый Ангелами, радостно испустил он дух… тогда открывается чудо, замечательнейшее из бывших когда-либо. Святой был выносим, подъемлемый руками святых. Но каждый заботился о том, чтобы взяться или за воскрилие риз, или за сень, или за священный одр, или даже идти подле несущих, или насладиться одним зрением. Наполнены были торжища, переходы, вторые и третьи жилья; тысячи всякого рода и возраста людей, дотоле незнаемых, то предшествовали, то сопровождали, то окружали одр и теснили друг друга. Псалмопения заглушаемы были рыданиями; и любомудрие разрешилось горестию. Наши препирались с посторонними, с язычниками, с иудеями, с пришлецами, а они с нами о том, кто больше насладится зрелищем и извлечет для себя большую пользу. Скажу в заключение, что горесть закончилась действительным бедствием: от тесноты, стремления и волнения народного немалое число людей лишилось жизни, и кончина их была ублажаема, потому что переселились отсюда вместе с Василием и стали, как сказал бы иной усерднейший, надгробными жертвами. Когда же тело с трудом укрылось от хищных рук и оставило позади себя сопровождающих, предается оно гробу отцов и к иереям прилагается архиерей, к проповедникам — великий глас, оглашающий еще мой слух, к мученикам — мученик. И теперь он на небесах, там, как думаю, приносит за нас жертвы и молится за народ: а я, Григорий, полумертвый, полуусеченный, отторгнутый от великого союза, ведущий жизнь болезненную и не благоуспешную, не знаю, чем кончу, оставшись без его руководства. Впрочем, и доныне подает он мне советы и, если когда преступаю пределы должного, уцеломудривает меня в ночных видениях».[828]
II
Св. Василий Великий, великий по своей строго благочестивой жизни, великий по своему характеру, является таковым же и в своих проповеднических трудах. В самом деле, величие и важность, необыкновенная сила и убедительность, невольно приковывающая к себе внимание читателя или слушателя, составляют отличительную черту его Бесед и Слов. «Когда читаю нравственные и деятельные слова его, — говорит св. Григорий Богослов, — тогда очищаюсь в душе и теле, делаюсь угодным для Бога храмом, органом, в который ударяет Дух, песнословцем Божией славы и Божия могущества и чрез то преобразуюсь, прихожу в благоустройство, из одного человека делаюсь другим, изменяюсь божественным изменением. А когда имею пред собою его обличительные слова на еретиков, тогда вижу содомский огонь, которым испепеляются лукавые и беззаконные языки и самый харанский столп, ко вреду созидаемый и прекрасно разрушаемый».[829] Впрочем, речь его по внешности, даже в самых сильных местах его слов, не поразительна; однако ж, когда он поражает порок, никакая жестокая душа, никакое очерствевшее сердце не может не почувствовать своей раны, которой касается проповедник. Доказательства этого мы увидим в своем месте. Что касается до качеств его Слов, если мы будем рассматривать их как ораторские произведения, то и в этом отношении Василий Великий имеет мало себе равных. Ливаний об ораторских свойствах его речей говорит следующее: «Искусством составления речей он [Василий] в состоянии доказать, что напрасно превозносятся и Платонова мудрость, и Демосфенова стремительность».[830] Фотий, отменный знаток ораторского слова, пишет о Словах св. Василия следующее: «И во всех Словах своих великий Василий превосходен. Если кто другой, он особенно владеет языком чистым, изящным, величественным; в порядке и силе мыслей за ним первое место; убедительность соединяет он с приятностью и ясностью. Речь его так плавна, как поток, вышедший из своего источника. Кто хочет быть отличным гражданским оратором, не нужен ему ни Демосфен, ни Платон, если он принял себе за образец и изучает слова Василия».[831]
От Василия Великого дошли до нас: девять Бесед его на Шестоднев; тридцать Бесед на разные псалмы; двадцать пять Слов на разные случаи.[832]
Беседы на Шестоднев
Предмет Бесед на Шестоднев составляют рассмотрение и объяснение бытописания Моисеева о шестидневном творении. Святой Василий начинает с первых слов Библии: В начале сотвори Бог небо и землю и кончает шестым днем творения — сотворением животных земных и кратко упоминает в последней Беседе о сотворении человека. Содержание первой Беседы составляет объяснение слов В начале сотвори Бог небо и землю; во второй Беседе объясняет слова земля бе невидима и не устроена; в третьей Беседе говорит о тверди, в четвертой — о собрании вод, в пятой — о прозябениях земли, в шестой — о сотворении небесных светил, в седьмой — о пресмыкающихся и рыбах, в восьмой — о птицах, в девятой — о животных земных.
Беседы на Шестоднев произнесены были Василием без предварительного приготовления, это Беседы импровизированные. Доказательством этого служит, с одной стороны, свидетельство Руфина,[833] с другой — самые Беседы. Из них мы видим, что Василий произносил их по две в день, утром и вечером. Так, Беседа вторая начинается следующими словами: «На немногих словах остановившись утром, нашли мы в них такую сокровенную глубину мыслей» и т. д., и потом заканчивает так: «Но рассуждения об оном вечере, застигнутые настоящим вечером, здесь полагают конец нашему слову». Беседа третья начинается следующими словами: «Дела первого дня… изобразило слово вчера… и составило для души как утреннее пропитание, так и вечернее веселие»
