Верхушка сионистской организации после 1936 г. уделила много времени рассмотрению планов раздела и кантонизации Палестины: идея двухнационального государства теперь казалась лидерам сионизма непрактичной. Во время II мировой войны официальной целью движения стала программа Билтмора, дающая надежду на создание еврейского государства. Против раздела Палестины выступали организации «Ихуд» («Союз», куда переместились некоторые члены распавшейся «Брит Шалом») и — на основе несколько иной аргументации — «Хашомер Хацаир». Магнес был принципиально против раздела. Он не исключал возможности, что евреи могут победить арабов в войне, но полагал, что это породит такую ненависть к сионизму, что под угрозой окажется все будущее евреев на Ближнем Востоке. «Если мы хотим обеспечить мир, — писал он, — то невозможно будет провести сколь-либо удовлетворительных для обеих наций границ. Где бы ни прошла граница, по обе ее стороны вспыхнет возмущение. А возмущение почти всегда ведет к войне»[405]. «Хашомер Хацаир» в своем меморандуме предсказывала, что раздел страны и последующее за ним основание еврейского государства не остановят конфликт между евреями и арабами, а лишь «продлят его в будущее, закрепив и приумножив его причины»[406].

Магнес и некоторые его друзья в 1946 г. дали показания перед англо-американской следственной комиссией, а год спустя — перед специальной комиссией ООН, что повергло официальных лидеров сионизма в смятение. Чтобы отстаивать бинационализм в условиях растущего ожесточения в еврейском обществе и при полном отсутствии арабской поддержки, нужно было настоящее мужество. Магнес до конца стоял на своих позициях, утверждая, что попытка основать еврейское государство — это отчаянный шаг («Раздел страны повлечет за собой войну»), а двухнациональное государство в далекой перспективе — это не только идеальное, но и единственное практически возможное решение конфликта.

Магнес отличался определенными чудачествами, и его наивность проявлялась не только в личной жизни, но и в политической деятельности: не зря Бен-Гурион называл его «политическим ребенком». Но именно потому, что Магнес был далек от политической реальности, он острее, чем профессиональные политики, чувствовал определенные опасности, с которыми рано или поздно может столкнуться йишув. Однако и он не мог дать ответа на вопросы, которые встали перед йишувом после II мировой войны. Долее сохранять status quo было невозможно: европейские евреи, уцелевшие в войне, стучались в двери Палестины, и решение «еврейского вопроса» превратилось в насущную и отчаянную необходимость.

Сионисты все еще пытались найти «разумных арабских лидеров». Во время войны был создан «Комитет пяти», куда вошли некоторые из самых уважаемых членов еврейского сообщества. При поддержке Еврейского Агентства «Комитет пяти» установил контакты с ведущими деятелями арабского национального движения, еще раз попытавшись найти с ними общий язык. И снова были встречи, переговоры, проекты… но в конце концов, как всегда, обнаружилось, что почвы для соглашения нет. Впрочем, время от времени вспыхивал луч надежды: на каком-то этапе организация «Ихуд» вошла в контакт с Фаузи Дарвишем Хуссейни, который пользовался большим уважением среди арабов и был двоюродным братом муфтия. Он был готов подписать со своими еврейскими друзьями договор о создании двухнационального государства на основе равноправия между арабами и евреями. Фаузи предложил немедленно учредить сеть политических клубов и основать ежедневную газету, чтобы эффективно противостоять влиянию арабской партии войны. И ноября 1946 г. пятеро членов группы Фаузи «Молодая Палестина» подписали договор о совместной политической деятельности с представителями организации «Ихуд»; но эта многообещающая инициатива внезапно и трагически оборвалась. Через двенадцать дней после подписания договора Фаузи был убит арабскими террористами, а его группа распалась. «Мой двоюродный брат оступился и понес за это подобающее наказание!» — заявил несколько дней спустя Джамаль Хуссейни, один из лидеров партии экстремистов[407]. В сентябре 1947 г. был убит Сами Таха, выдающийся профсоюзный лидер из Хайфы; его организация стремилась к созданию общего Палестинского государства, признавая определенные права не только за арабами, но и за евреями. Сами Таха не выражал свои позиции чересчур открыто, но и простого подозрения в недостатке патриотизма было довольно, чтобы экстремисты избрали его очередной мишенью. Эти и другие убийства развеяли последние надежды на сионистско-арабский диалог и подготовили почву для прямой вооруженной конфронтации.

Те отдельные энтузиасты, которые посвятили много времени и усилий налаживанию отношений с арабами, вызывали у большинства своих собратьев только раздражение. Берл Кацнельсон — «совесть» лейбористского сионистского движения — вспоминает, как он был потрясен, когда узнал, что немецкие халуцим заняты не спасением своих соотечественников и не борьбой за выживание евреев в условиях экспансии гитлеровского рейха, а проблемами арабских рабочих. У них хватает безрассудства задаваться вопросом, справедливо ли обеспечивать работой евреев, иммигрировавших в Палестину! Такая атрофия воли к жизни, такое презрение права еврейского народа на существование, проявленные сынами Израиля, в глазах Кацнельсона и его единомышленников выглядели чудовищно.

Переселенцы второй и третьей алий в меньшей степени были склонны вдаваться в такие моральные тонкости[408]. Им не приходилось размышлять, имеют ли евреи право на существование. Горький опыт жизни в Восточной Европе научил их тому, что критические вопросы в истории народов решаются не на основе абстрактных принципов справедливости. Они поняли, что, пока евреи остаются в меньшинстве, их будут постоянно преследовать и ставить на грань вымирания. До 1933 г. эта проблема еще не вставала настолько остро. Все полагали, что в Палестине хватит места и для евреев, и для арабов. Но по мере укрепления арабского сопротивления и одновременного роста насущной потребности в иммиграции среди сионистов начало утверждаться мнение, что если национальные чаяния арабов и евреев несовместимы, то требования евреев важнее — хотя бы потому, что евреи в Европе находятся перед угрозой истребления. Евреям некуда ехать, кроме Палестины. А арабов при необходимости могут принять соседние государства.

Таковы были политические и психологические предпосылки, обрекшие на неудачу все попытки достичь сближения арабов и евреев. Изначально большинство евреев предпочли бы жить с арабами в мире и сотрудничестве. Бесконечные стычки и бунты влекли за собой человеческие жертвы и финансовые потери, тормозя экономическое развитие Палестины. Халуцим приезжали в Эрец-Израиль не воевать, а строить новое, справедливое, социалистическое общество. И лишь немногие понимали, что арабы не смирятся с проектами сионистов и что иммиграция и создание колоний ввергнут йишув в конфликт, который может продлиться много поколений. Но со временем нападения на еврейские колонии и отвратительная резня в городах меняли общее отношение евреев к своим соседям. Образ честного, смелого и гостеприимного араба уступал место презрению к «бесчестным левантинцам».

Правда, отдельные сионисты и палестинские евреи с самого начала понимали, насколько важно наладить добрососедские отношения с арабами. Некоторые из них верили, что национальные устремления этих двух народов можно