не хочу, чтобы с тобой просто всё было в порядке, я хочу, чтобы ты был счастлив.

Я отделяю белки от желтков, а затем взбиваю их вместе с молоком, сметаной, растопленным сливочным маслом и — самое главное — пастой из бобов ванили. Я узнаю этот рецепт кексов; они будут просто зашкаливающими.

— Это не ты, не свадьба и не универ заставляете меня так себя чувствовать. Все это пиздец идеально, — я вздрагиваю от того, как он произносит пиздец. Просто в этом есть что-то грубое и злое, и мне это нравится. — Но, вся эта хрень с дедовщиной? Это серьёзно действует мне на нервы, чёрт возьми, — Рейнджер размешивает сухие ингредиенты раздражёнными, судорожными движениями, пока думает об этом. — Какие-то левые типы не испортят моей девочке первый год в универ.

— Как только мы с Черчем поженимся, это должно прекратиться, — я кладу руку на плечо Рейнджера, и он напрягается, щёки становятся ещё более красными. Я не могу сказать, разозлился ли он или считает меня милой. Он краснеет от обеих эмоций.

— Я знаю. Но они причинили тебе боль, Чак. Никто, блядь, тебя не тронет и не останется в живых, чтобы рассказать об этом.

Он жестом показывает мне, чтобы я добавила ингредиенты в его миску, взбивая всё вместе, когда он смотрит на меня, его взгляд опускается на мои соски. Они ещё сильнее заметны из-за кружевной накладки, а не менее. Я обсасываю губу… Я имею в виду прикусываю! Я прикусываю губу. Тьфу. (прим. игра слов nipple [нипл] — сосок, nibble [нибл] — прикусить)

— Значит, ты собираешься убить каких-то засранцев-студенток? — спрашиваю я, когда Рейнджер опускает взгляд на масло для кексов.

— Я думал над этим, — он указывает подбородком. — Приготовь французский сливочный крем. Тебе понадобится миксер на подставке и термометр.

— Вы, ребята, действительно обо всём подумали? — спрашиваю я, низко наклоняясь и роясь в шкафчиках. Рейнджер издаёт низкий горловой стон, переходящий в рычание.

— Когда ты наклоняешься вот так… — он издаёт мрачный, мужской смешок, изображая рукой какую-то фигуру, как будто что-то обхватывает. — Ты похожа на спелый персик.

— Да, ну, когда ты наклоняешься, твои шары покачиваются, как колокольчики, — я качаю пальцем туда-сюда, как будто имитирую какие-то звенящие шарики. Я имею в виду колокольчики. Колокольчики! Чёрт. Я игнорирую язвительную улыбку Рейнджера, как у акулы, и достаю то, что он меня просил.

— Значит, ты смотрела? — парирует он, и в его голосе слышится флирт. — Приятно это знать.

Я оглядываюсь в поисках термометра для сладостей и замечаю его на декоративной полочке над раковиной. Он всё ещё в коробке, часть милой экспозиции, которую устроил там один из парней. Новая баночка для печенья, похожая на красно-белый цирковой шатёр, несколько растений со свисающими зелёными усиками, набор аниме-фигурок из Гостевого Клуба школы Оурана.

Я улыбаюсь этому, привставая на цыпочки и протягивая руку за маленькой красной коробочкой. Там есть ещё несколько новинок, которые тоже всё ещё лежат в своих коробках. Термометр для мяса, несколько разных форм обёрток для кексов, маленькая стеклянная баночка, полная ванильных зёрен.

Я напрягаюсь так сильно, как только могу, кончиками пальцев касаясь края…

Тёплые руки обхватывают меня за талию, поднимая с пола, как будто я ничего не вешу. Рейнджер приподнимает меня настолько, что я без проблем могу взять термометр. Что ж, проблема есть, но она не имеет никакого отношения к тому, чтобы достать эту чёртову коробку с полки.

Его тело так плотно прижато к моему, что я чувствую его эрекцию сквозь тонкую ткань фартука с сердечками. Рейнджер прижимается ртом к моей шее сбоку, заставляя меня извиваться.

— Теперь ты можешь опустить меня, — бормочу я, и он смеётся, звук щекочет мою кожу.

— Я могу, но не хочу, — он снова облизывает мою шею сбоку. Но даже с таким плотским обещанием, как это, он всё равно ставит меня на пол и шлёпает по заднице. — Господи, Чак. Я готов пропустить всё представление и перейти прямо к главному событию.

— Какое главное событие? — взволнованно спрашиваю я, но Рейнджер игнорирует вопрос, щёлкая пальцами в моём направлении.

— Приготовь сливочный крем, он сам не приготовится.

Я закатываю глаза, но делаю, как он велит, добавляю яйца в миксер и взбиваю их, пока они не станут густыми и пенистыми. Пока всё это готовится, я насыпаю в кастрюлю сахар и воду и нагреваю их до тех пор, пока термометр не покажет двести сорок градусов по Фаренгейту (прим. — 115 градусов).

Рейнджер ставит кексы в духовку и наблюдает за мной, пока я медленно выливаю горячую сахарную смесь в миску со взбитыми яйцами, помешивая, пока она не остынет до комнатной температуры.

— Ты уверен, что с тобой всё в порядке? — спрашиваю я его, пока он нарезает кубиками две пачки сливочного масла. Мы добавляем по одному за раз, давая ему впитаться в смесь, прежде чем добавлять следующий. — С тем, что твоя мама приезжает в город и всё такое.

Теперь, когда его бабушки и дедушки больше нет, отец в тюрьме, сестра давно похоронена, я понимаю, что, кроме мамы, мы — всё, что есть у Рейнджера. Я тянусь к его руке, накрывая её своими пальцами. Он замолкает, откладывая нож в сторону, чтобы посмотреть на меня.

— Я не могу перестать думать о Дженике, — признаётся он, наконец-то открываясь мне. Я не ожидала, что он за одну ночь превратится в другого человека, но я рада, что мы добиваемся прогресса. Всё лето он открывался мне. Каждый раз, когда он это делает, я чувствую, что мы становимся ещё чуточку ближе. — Если бы она была здесь, то пришла бы на церемонию обручения.

Рейнджер добавляет последний кубик сливочного масла, и я нажимаю кнопку миксера. Как только это готово, мы добавляем ваниль и соль, помешивая, пока смесь не станет кремообразной и однородной. Я неуклюже выкладываю сливочный крем в кондитерский мешок, и Рейнджер ставит его застывать в холодильник, пока мы ждём кексы.

— У меня есть кое-что для тебя.

Я поднимаю палец, показывая, что он должен подождать, а затем ухожу, открывая ящик кофейного столика и доставая завёрнутый предмет, который я приготовила здесь на днях. Я собиралась подождать до дня свадьбы, чтобы подарить это ему, но думаю, что это нужно ему сейчас.

Я вручаю подарок Рейнджеру, и он скептически приподнимает бровь, прежде чем взять его.

— Что это? — спрашивает он, но я просто качаю головой.

— Открой, и узнаешь.

Он прищуривается, глядя на меня, и собирается сорвать бумагу.

— Если это что-то извращённое… — начинает он, и кажется,