Шон сунул руки в карманы брюк и медленно пошел в гору, на свет. Из-под ног, почуяв приближение makada, порскнула мелкая шушера нечисти. В тумане справа и слева захохотали, завыли, вой перешел в хрип — его заглушил старческий кашель, гудящий ветер хлестнул лицо гравийной пылью, старое заклятие границы, пропуская, обожгло кипятком, и все стихло.

За мостом стояла ясная летняя ночь. Громко трещали сверчки, шумела река, на лугу перед домом шептались травы — Райдер неплохо поработал, превращая Дрэгон Хиллс в безопасный приют. Шон поправил нарушенные при входе плетения, зачерпнул струящийся по двору туман и, миновав запертые двери коттеджа, перетек в спальню.

Тини спала. Льющийся из окон лунный свет серебрил стены, окутывал сиянием балдахин, искрился на простынях, окрашивая сорочку Этансель в голубой и в темную бронзу разбросанные по подушке кудри. Девушка спала на боку, по-детски спрятав ладони под щеку и согнув ноги в коленях; сброшенное на пол одеяло белело среди перехлестьев теней снежным сугробом.

На трюмо стоял пустой флакон ландышевых капель.

Нахмурившись — всего два дня назад он был полон — Шон сел рядом с Тини, надавил на плечо, переворачивая девушку на спину:

— Вирджиния!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тини что-то пробормотала, но не проснулась. Маг проверил пульс, слушая сердце, положил руку на обтянутую хлопком грудь. Здорова, — расслабился Шон, уловив ровный ритм. Приступы боли провоцировал растревоженный Источник.

…а круги под глазами — усталость: маленькая дурочка работает в саду за троих, пытаясь расплатиться с Райдером за кров и тряпки, не стоившие тому десяти фунтов.

…ее бы в шелк одеть. Яркий, фиолетовый, оттеняющий рыжую косу, перевитую рубиновой нитью. Или золотой, под цвет глаз. Белые чоли и шайя, золотое сари. Звенящие браслеты от запястья до локтя. Мягкие сандалии — старый мастер измерит ее стопы жемчугом, а служанки распишут басмой и красной хной…

Осторожно, едва касаясь костяшками пальцев, Шон обрисовал тонкую бровь Этансель, погладил ее висок, щеку, губы — мягкие и сладкие, он помнил. Не удержавшись, наклонился и поцеловал: сперва легко, потом настойчивее, сминая шелковистый рот, пока Тини не застонала. Отвернуться она не смогла — ландышевый сон и мужчина крепко держали девушку в своих объятиях.

Хрипло выругавшись, Шон прижался лбом к ее плечу. Сил отпустить Этансель не хватало — а если бы кто-то сейчас попытался отнять, он бы убил. Неделями сдерживаемая страсть полосовала острым ножом, заставляя все сильнее стискивать хрупкое тело, а яд из сожалений и ревности — Мистер Райдер, мистер Райдер, мистер Райдер! — гнал по жилам ненависть.

Райдера из нее хотелось вытрясти.

Выбить.

Выдавить из горла с чуть заметно бьющейся жилкой, чтобы он, даже предавший ее, не стоял на пути.

Тини всхлипнула, и makada ослабил хватку.

— Не так, да? Я могу по-другому…

Теплые губы послушно открылись под нажимом его рта. Шон уколол клыками верхнюю, вобрал, посасывая, нижнюю, пьянея от вкуса, поймал бархатистый язычок — такой же пугливый, как она сама. Маг ласкал его и улыбался, глядя, как на щеках Этансель расцветает яркий румянец.

Давно нужно было ее опоить, — погладил он влажный от испарины висок. — Боявшаяся до заикания makada и Гончего, Тини с первым поцелуем приняла его-мужчину: дыхание девушки участилось, отвердевшие соски заметно натянули кружева, а к запаху розы и вереска добавился пряный аромат возбуждения.

Желание овладеть Вирджинией стало нестерпимым. Скомкав ткань, маг рывком поднял сорочку, обнажил бедра. Мягкий треугольник внизу живота отливал кармином — красное на мраморно-белом. Красиво. И узко. Вишну, как же узко… — Горячая плоть тесно охватила палец, и маг стиснул зубы, сдерживая саму суть makada, требующую взять эту женщину.

Молодая. Сильная. Стойкая, крепкая — от нее будут здоровые дети.

…слабая. Беззащитная, нежная, сонная — и едва ли не впервые хотелось не только получить удовольствие, но подарить.

Шон шевельнул запястьем, медленно вводя еще один палец, и Тини ахнула, подавшись навстречу. Не останавливаясь, ритмично подготавливая, маг распахнул свободной рукой ее сорочку, осыпал поцелуями грудь. Тини заерзала, и крошечная ягодка соска, словно дразня, скользнула по лицу — Шон ущипнул ее губами. Втянул в рот, медленно обвел языком, под прерывистый вздох прикусил и зализал ранку, снова припал к упругому холмику, чувствуя, как дрожит и извивается под ним Этансель: «Делайте что хотите…»

Женские стоны тонули в бархатной ночи, сливались с рокотом крови, стуком сердца и ревом текущего по жилам огня. Собственное дыхание оглушало. Влажное лоно и медовый запах лишали рассудка, болезненная тяжесть в паху не позволяла думать не о чем, кроме…

— Нет… Ты… ты уехал…

Распаленный маг не сразу понял, что Тини уже не обнимает, а упирается в его плечи.

— Уехал… — прошептала девушка. — Отпусти…

Очнулась.

— У тебя невеста…

И думает, что это Райдер, — царапнули тонкую кожу клыки.

От розового соска вниз потекла алая капля. Шон аккуратно снял ее губами, поднял голову.

— Крепко спишь, Вирджиния, — тихо сказал маг, глядя в затуманенные солнечно-золотые глаза. — Райдера здесь нет, только я. Все хорошо, — улыбнулся Шон стремительно бледнеющей Этансель. — Тебе хорошо? — спросил он, лаская ее бедра.

Тини увернулась от поцелуя и истошно закричала.

Некоторые кошмары так похожи на реальность, что, открыв глаза, ты еще долго прислушиваешься к звукам, присматриваешься к теням, вытираешь липкий пот салфеткой и чувствуешь, как стучит напуганное сердце. Страх остается надолго; его не позволяют забыть винные подвалы, затянутые пылью и вековой паутиной, мертвый кукольный взгляд в обрамлении детских ресниц, скрип половиц и полуночный ветер, скребущийся в стекла, — но все самое страшное остается во сне.

А мой кошмар ворвался в явь.

Навалился тяжелым сильным мужчиной, в чьих глазах с первой встречи мешались похоть и ненависть: «Сучка!».

Стиснул подбородок, до крови прокусывая губы: «Ты только для одного и пригодна».