Шрифт:
Закладка:
В разы сложнее мужчинам, которые терпят побои – по статистике это от 15 % до 40 % всех жертв насилия в Америке (в зависимости от того, на какие исследования опираться)[135]. Они редко просят убежища. Редко звонят в полицию. Та же культура, которая убеждает женщин сохранить семью, найти любовь и быть любимой любой ценой, кастрирует и стыдит мужчин в ситуациях, когда они подвергаются насилию, говорит, что настоящие мужчины жертвами быть не могут. Та же культура транслирует идею о том, что жестокость – допустимый ответ на любую внешнюю угрозу или внутреннюю боль. Жестокость. Но не слезы. Эта культура ограничивает и жертву, и преступника, – и оскорбленного, и оскорбителя.
У однополых партнеров дела не лучше. Они тоже редко сообщают о подобных инцидентах в полицию или правозащитные центры, несмотря на то что по статистике в парах ЛГБТИК уровень домашнего насилия выше, чем у гетеросексуалов, а самый высокий уровень насилия наблюдается у трансгендеров и бисексуалов[136].
В результате анкетирования Грейс показывает почти такой же высокий результат, какой бывает в подобных парах. Некоторым жертвам нужно объяснять их результаты, рассказывать, в какой они опасности. Но не Грейс. По ее слезам, по тому, как она качает головой, я вижу, что она отлично понимает значение каждого «да». «Что со мной не так?» – Грейс еле шепчет. «Почему я ему сочувствую? Почему мне не по себе от того, что я говорю о Байроне?»
«Всё еще любить его – нормально», – говорит Несбитт, кладя руку на колено Грейс в знак поддержки. «Но сейчас мы с вами, и мы сделаем так, чтобы вы и ваши дети получили помощь, в которой нуждаетесь». Несбитт рассказывает историю. Может быть, это правда, а может – байка. У одного из детективов в ее отделе была непереносимость лактозы. Как ни странно, его любимой едой было мороженое. Детектив его просто обожал. Но каждый раз, когда он ел мороженое, ему становилось плохо. Не повезло. И что было делать? Ведь он по-прежнему хотел мороженого. Но знал, что если съест хоть немного, ему станет плохо. Грейс понимает.
«Это станет самым сложным поступком в вашей жизни, – говорит Мартина, – и самым отважным». Я ожидаю услышать мотивационную речь, тираду о жестокости любви, которая нужна, чтобы убедиться, что Грейс действительно уйдет от Байрона, но Мартина говорит не об этом. Она упоминает детей, этих невольных свидетелей жестокости, и то, что Грейс несет за них ответственность. «Окружение имеет огромное воздействие на наших детей, на то, кем они станут, когда вырастут, – говорит Латесса, – и ваши мальчики могут начать издеваться над другими».
Грейс вытирает глаза. «Я знаю, знаю». Но Мартина не позволяет ей так быстро отмахнуться от этого аргумента. «Вы ведь объясните им, что так делать нельзя?»
Грейс кивает. Позже я спрашиваю Латессу, сможет ли Грейс уйти от Байрона, и детектив кивает. Ей кажется, что иногда она может определить, готовы ли жертвы уйти; чувствует тот момент, когда из жертв они превращаются в выживших. В литературе о домашнем насилии пишут, что в среднем жертве нужно семь попыток[137]. Но это не совсем верно, потому что сначала жертвы освобождаются эмоционально, и иногда это происходит за много лет до того, как они получают возможность уйти физически. И в случае Грейс было ясно, что как бы она ни боялась Байрона, и как бы ни грустила из-за разрыва с ним, теперь ее действиями руководила мысль о том, что ее дети могут остаться без матери. Чаша весов дрогнула.
Но когда речь заходит о подобных обещаниях, Мартина не строит иллюзий. Слишком много раз Латесса видела, как жертвы возвращаются. Так что когда разговор подходит к концу, и Мартина собирает все документы в папку, она усаживается на диване, смотрит на Грейс и говорит: «Я расскажу вам историю своей сестры. Правдивую историю. Можете загуглить».
Свободна по-настоящему
У Мартины есть старшая сестра по имени Бранди, которая живет в нескольких часах езды от Кливленда в городе Уоррен, Огайо. Они особо не общались, но как-то раз летом 2015-го года дочь Бранди Бреша появилась на пороге дома Мартины. Бреша засыпала тетю историями о том, что отец годами измывался над ними. Бесчеловечными, пугающими историями. Он полностью оборвал связи Бранди, Бреши и остальных детей с семьей; Мартина знала эту тактику изоляции. И знала о некоторых издевательствах. За много лет до этого Бранди попала в больницу с судорогами и инсультом после сильных побоев. Ей было так плохо, что священник пришел прочитать над ней последнюю молитву. Мартина навещала Бранди в больнице. «У сестры онемела вся левая сторона тела, – рассказывает Латесса, – и она даже не помнит, что я навещала ее».
После этого Бранди ушла от мужа на полгода и жила в доме матери вместе со своими детьми. Но после она вернулась, и снова практически перестала общаться с Мартиной, а потом Бреша пришла к тете и отказалась уходить. Бреша умоляла Латессу позволить ей остаться, говорила, что отец убьет их всех, если она вернется. Мартина позвонила в центр социальной помощи. Позвонила в полицию. Привлекла к делу всех, кого только могла.
Муж Бранди ломал ей ребра и пальцы, ставил фингалы[138]. Она думает, что однажды он сломал ей нос, и ей его никто не лечил. Джонатан контролировал финансы, социальную и профессиональную жизнь домочадцев (они с Бранди работали вместе). У женщины не было своей машины и даже своего счета в банке. Сестра Мартины была настолько забита, что не могла принимать самостоятельные решения, не знала, как обеспечить детям безопасность. Латесса говорит, что это – худший случай домашнего насилия из всех известных ей.
И через много лет Бреша снова сбежала из дома. «И вот она уже маленькая женщина, и она пришла ко мне домой, – Мартина обращается к Грейс, – и я вижу у нее на руках следы порезов. Бреше всего четырнадцать».
Мартина говорит, что у племянницы были суицидальные наклонности, и ей требовалась медицинская помощь. Девочка сказала, что лучше умрет, чем вернется домой к
