На «Иване Грозном» установилась чуткая тишина, как в обсерватории во время солнечного затмения. Зато на крейсере везде горели огни и раздавалась оглушительная музыка. Железная палуба крейсера гудела от танцев. Женщины издавали счастливый смех. Изредка доносился мегафонный бас генерала.

– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

Или:

– Товарищ лейтенант! Ваша прекрасная блондинка устала. Дайте ей отдохнуть. Покажите даме ваше замечательное судно!

И все мужья прекрасных блондинок сжимали кулаки, напряженно вглядываясь в средиземноморскую ночь. Воображение рисовало им страшные картины. Слава Богу, что я был без жены на этом теплоходе. Я имел возможность воображать бесплатно.

Женщин привезли часа в четыре ночи. От них пахло разведенным спиртом, настоянным на лимонных корочках. Как видно, кроме танцев, был еще и банкет. Женщины возбужденно смеялись, а потом до утра на «Иване Грозном» шло повальное выяснение отношений.

И все равно утром большинство женщин стояло на корме и махало платочками в направлении удаляющегося на горизонте крейсера. Оба наши судна наглядно изображали метафору: «и разошлись, как в море корабли». Крейсер выпустил сноп красных ракет и провалился за горизонт.

Через несколько часов мы уже входили в лазурные воды Неаполитанского залива.

Неаполь – Рим

Последнюю фразу относительно лазурных вод Неаполитанского залива я, по-моему, где-то заимствовал. Нашедшего прошу сообщить. Вероятно, из каких-нибудь путевых очерков, которых много развелось в период разрядки международной напряженности.

Там же вы можете прочитать об исторических памятниках, итальянских синьорах и синьоринах, Папе римском, острове Капри и прочем. У меня же сейчас совсем другие задачи. Мне нужно как можно скорее добраться до Бризании и начать там преподавание физики.

Если оно возможно.

Короче говоря, мы оказались на какой-то площади, где был автобусный вокзал. Там мы распрощались с генералом. Он в последний раз сфотографировал наше трио на фоне торговца спагетти, расцеловал нас и удалился за угол, помахивая фотоаппаратом. На генерале были темные очки, приобретенные уже в Неаполе. Казалось бы, несущественная деталь. Однако не торопитесь с выводами.

Мы сели в автобус и поехали в Рим. Так и тянет описать картины итальянской природы, но я не умею. Собственно, ничего особенного там не было, исключая Везувий, который праздно возвышался в заднем окне автобуса. Склоны Везувия были вытоптаны туристами. К его жерлу тянулись три подвесные канатные дороги и одна асфальтовая.

Черемухин, изнывавший от языкового бездействия, начал болтать с итальянцами. Потом оказалось, что это не итальянцы, а испанцы. Вдобавок, члены правящей партии франкистов. Узнав об этом, Черемухин замолчал.

Лисоцкий читал разговорник и тихо бормотал:

– Цо будеме делат днес вечер?

Почему-то он решил начать с чешского языка. Видимо, потому, что тот был понятнее других.

Часа через два мы приехали в Рим. Черемухин побежал в посольство узнать насчет билетов, а мы с Лисоцким решили побродить по городу.

Город Рим довольно приятен на взгляд. Его украшает разная архитектура и экспансивные жители. Лисоцкий у всех спрашивал, как пройти в Ватикан. Ему страшно хотелось посмотреть Ватикан. Кроме этого слова мы ничего по-итальянски не знали. Встречавшиеся итальянцы, а также норвежцы, шведы, американцы, немцы, югославы и другие туристы, размахивая руками, объясняли нам, как пройти в Ватикан. Это напоминало вавилонское столпотворение. Наконец мы догадались сесть в такси, и Лисоцкий сказал:

– Ватикан.

– Си, – кивнул шофер, и мы поехали.

– А вы уверены, что Ватикан где-то поблизости? – спросил я.

– О! Вот это сюрприз! – воскликнул шофер по-русски. – Соотечественники? Весьма и весьма рад встрече.

– Вы русский? – спросил Лисоцкий.

– Чистокровный, – ответил шофер. – Моя фамилия Передряго. Степан Иванович. Я дворянин… А вы, я вижу, нет?

– Остановите машину, – сказал Лисоцкий.

– Зачем? – спросил Передряго. – Я с радостью довезу вас до Ватикана, господа. Не так уж часто мне выдается обслуживать своих.

– Мы вам не свои, – сквозь зубы сказал Лисоцкий.

– Ах, оставьте ваши лозунги! – сказал Передряго. – Мой папаша был не свой вашему папаше, это я еще допускаю. Но мы-то тут при чем? Не правда ли, молодой человек? – обратился он ко мне.

– Не знаю я вашего папашу, – буркнул я.

– И напрасно, – заметил Передряго. – Штабс-капитан Его Императорского Величества Семеновского полка Иван Передряго. После того, как он отправил мою мать с младенцем, то есть со мной, в Париж, я не имею о нем известий. Вероятно, его расстреляли, как это было у вас принято.

– И правильно сделали, – сказал Лисоцкий.

– Вы так считаете? – спросил Передряго, делая плавный поворот у собора Святого Петра. – Мы приехали! Вот вам Ватикан, прошу!

Лисоцкий с отвращением отсчитал бывшему соотечественнику лиры, и мы подошли к собору. На ступенях собора стоял хорошо одетый старик. Перед ним находился перевернутый черный цилиндр, на дне которого поблескивали монетки.

– Вы русский? – прямо спросил Лисоцкий старика.

– Как вы угадали? – надменно сказал старик.

– Фу ты черт! – воскликнул Лисоцкий и плюнул на ступени собора.

– А вот этого не следует делать, батенька, – строго сказал нищий. – Вы не в Петербурге.

– И не стыдно вам попрошайничать, да еще на паперти католического собора?! – вскричал Лисоцкий, в котором вдруг заговорили национальные и православные чувства.

– Как вы могли подумать? – возмутился старик. – Я демонстрант. Я собираю средства на ремонт русской церкви. Я хочу обратить внимание папы на неравенство католической и православной общин.

– А-а… – сказал Лисоцкий и, оглянувшись, выдал несколько монеток старику в поддержку наших христиан. Я расценил это как акцию против папства.

Убедившись, что старик идеологически безопасен и вообще почти наш, мы с ним поговорили. Как только он узнал, что мы едем в Бризанию, он тут же нас перекрестил.

– Храни вас Господь, – сказал он.

– Зачем? – дружно удивились мы.

– Это никогда не помешает, – сказал старик. – Особенно в Бризании.

– Вы тоже были в Бризании? – спросил Лисоцкий.

– Упаси меня Бог, – сказал старик.

И он поведал нам историю своего дяди. Его дядя был популярным священником до революции. У него был образцовый приход, дом, сад и собственный выезд. И вот однажды, незадолго до русско-японской войны, дядя с семьей снялся с насиженного места и укатил в Бризанию. Говорили, что перед этим он получил какое-то письмо. Дядя уехал в Бризанию миссионерствовать. С тех пор о нем не было никаких вестей.

– Как его звали? – спросил Лисоцкий, доставая записную книжку.

– Отец Александр, – сказал старик. – Александр Порфирьевич Зубов. У него было трое сыновей и дочь.

Лисоцкий все эти сведения записал. Дружески распрощавшись со стариком, мы пошли в посольство. На ходу мы обсуждали новые данные о Бризании. Показания старика косвенным образом подтверждали информацию, полученную от Рыбки. Это касалось прежде всего религии. С какой стати, спрашивается, православный поп кинется