в Англии появилось твердое желание разделить церковную собственность. Распространение движения лоллардов после восстания вызвало враждебность напуганных победителей. На «бедных проповедников» Уиклифа поставили клеймо возбудителей мятежа, и преследование их стало местью пошатнувшейся системы.

В напряженной, гнетущей атмосфере Англии 1380-х гг. широко распространились доктрины Уиклифа. Но, стоя перед лицом социальной революции, английское общество не было склонно проводить церковную реформу. Все доктрины, подрывающие основы власти, подвергались осуждению, и хотя Уиклиф не обвинялся в подстрекательстве и не нес прямой ответственности за бунтарские проповеди, результат, к которому они привели, оказался губительным для его дела. Земельные магнаты дали молчаливое согласие на то, чтобы церковь расправилась с неугодным проповедником. Все было сделано быстро и эффективно. После убийства Сэдбери архиепископом Кентерберийским стал старый противник Уиклифа Кортни. Он обнаружил, что друзья Уиклифа полностью контролируют Оксфорд. Кортни не стал медлить. Учения реформатора были официально осуждены. Епископам предписывалось задерживать всех, не имеющих лицензии проповедников, а сам архиепископ поспешно взялся за укрепление системы церковной дисциплины. Все это, вместе с активной поддержкой государства в трудные дни, в конце концов позволило церкви оправиться от нападок мирян. В 1382 г. Кортни внезапно появился в Оксфорде и созвал конвокации на том месте, где сейчас стоит церковь Христа. От лидеров лоллардов резко потребовали отречься от своих взглядов. Протесты канцлера, напоминавшего о данных Оксфорду привилегиях, были отметены. Последователи Уиклифа попали под суровое осуждение. Они уступили и подчинились давлению.

Уиклиф оказался в одиночестве. Его нападки на церковную доктрину и особенно на церковные привилегии привели к тому, что он потерял поддержку Джона Ланкастера. Народные проповедники Уиклифа и начало чтения Библии не могли привести к созданию сплоченной партии, способной противостоять господствующей в обществе духовной и светской знати. Уиклиф воззвал к совести своего века. Пусть в Англии его голос почти заглушили, его вдохновение затронуло далекую и малоизвестную европейскую страну и затем повлияло на всю Европу. Приехавшие в Оксфорд студенты из Праги увезли с собой в Богемию не только его учение, но и его рукописи. Из всего этого родилось движение, которое пробудило национальное сознание чешского народа и слава вождя которого, Яна Гуса, превзошла славу его учителя.

Своей фронтальной атакой на абсолютную власть церкви над людьми, идеей верховенства индивидуального сознания и вызовом церковной догме Уиклиф навлек на себя всевозможные репрессии. Но его протест привел к первому из оксфордских движений. Дело, проигранное при его жизни, вызвало после его смерти распространение Реформации. Движение лоллардов, то есть сторонников Уиклифа, было загнано в подполье. Церковь, укрепившая свои позиции за счет союза с государством, нагло отбила первый штурм; но ее духовный авторитет потерпел урон от этого конфликта.

Фуллер, писатель XVII в., так сказал о проповедниках Уиклифа: «Эти люди были дозорными, боровшимися с армией врагов, пока Бог не послал им на смену Лютера». В Оксфорде традиции Уиклифа поддерживались до Реформации изучением Библии, а в 1497–1498 гг. ее возродил своими лекциями Колет. В сельской местности на лоллардов смотрели как на антиправительственные элементы, хотя такое понимание не соответствовало учению Уиклифа. Его церковные оппоненты с жаром выдвигали обвинения против странствующих проповедников, и страстные, порой невежественные выпады лоллардов, нередко мирян, давали множество оснований для этого. Наступали суровые времена. При Генрихе V после злосчастного восстания сэра Джона Олдкасла все политические традиции будут попраны. И все же некий жизненно важный элемент сопротивления воинственной церкви сохранился в английском народе. В сердцах англичан прижился принцип, определивший судьбу страны. Крушение Уиклифа было полным, и луч его звезды померк в свете зари Реформации. «Уиклиф, – писал Мильтон, – был человеком, который хотел только… жить в более счастливом веке».

В Англии не было сломлено упорное стремление к свободе, и характер нашего народа являет разительный контраст с бессильной пассивностью французского крестьянства, удерживаемого в покорности войной, голодом и жестоким подавлением Жакерии. «Именно трусость и нехватка мужества и смелости, – писал сэр Джон Фортескью, видный юрист периода правления Генриха VI, – а не бедность, удержали французов от восстания; храбрости, подобной той, что была у англичан, недоставало французам».

* * *

Ричард II взрослел. Его способности преждевременно развились, а чувства обострялись под влиянием того, что он видел и делал. Во время кризиса, когда разразилось крестьянское восстание, на его плечи легла немалая ответственность, а в одном памятном случае Ричард своим личным вмешательством спас ситуацию. Именно королевский двор и королевские судьи сумели восстановить порядок, когда правящий класс потерял самообладание. Тем не менее король согласился на продление опеки. Джон Ланкастер, вице-король Аквитании, покинул Англию, привлеченный выгодными перспективами в Европе, в число его интересов входили и притязания на Кастильское королевство. Вместо себя он оставил сына, Генриха, энергичного и способного юношу, на которого легли ответственность за соблюдение его интересов в Англии и руководство отцовскими поместьями.

Лишь только по достижении двадцати лет Ричард решился на то, чтобы стать полноправным хозяином Совета и в особенности уйти из-под контроля своих дядей. Ни с одним королем прежде не обращались подобным образом. Его деду подчинялись уже с того времени, когда ему исполнилось 18 лет. Ричард в 16 лет играл важные роли. Его двор был глубоко заинтересован в том, чтобы он взял на себя власть. Узкий круг его приближенных составлял мозг правительства. Во главе его стояли канцлер королевства, Майкл де ла Поль, Главный судья Тресильян и архиепископ Йоркский Александр Невилл. Возможно, что руководителем этой группировки был находившийся за их спиной Саймон Берли, наставник и доверенное лицо Ричарда. С королевским двором связала свою судьбу и группа молодых представителей знати. Их возглавлял Роберт де Вере, граф Оксфордский, игравший роль, близкую к роли Гавестона при Эдуарде II, и в одном аспекте предвосхитивший роль Страффорда. Король щедро раздавал милости своим приверженцам, и де Вере в скором времени сделался герцогом Ирландским. Это был явный вызов магнатам Совета. Ирландия была источником людских ресурсов и продовольствия, находившихся вне контроля парламента и знати, которые можно было использовать для господства над Англией.

Засилье приближенных короля и его изнеженных фаворитов, занимавших все важные придворные и правительственные должности, оскорбляло феодальную партию и было противно национальному духу. Как часто случается, повод для наступления оппозиции нашелся в области внешней политики. Отсутствие денег, боязнь просить их, а главное – слабость военного руководства подталкивали двор к проведению мирного курса. Знать объединилась с парламентом в осуждении неспособного руководить военной политикой канцлера Поля. Они порицали также буйный гедонизм двора: «Это скорее рыцари Венеры, чем Беллоны», – раздавались язвительные замечания. Война с Францией необходима – на базе этого лозунга в 1386 г. был