Шрифт:
Закладка:
Сегодня я допоздна буду сидеть над былинками – соскучился. Всю больничную неделю крутились в голове сюжеты и сюжетики, но я специально не записывал: когда «былинка» созреет, она не даст о себе забыть и, как заноза, будет напоминать о себе, пока не положишь ее на бумагу.
Ночная работа
Свет зажгу, на чернильные пятнаПогляжу и присяду к столу, —Пусть поет, как сверчок непонятно,Электрический счетчик в углу.Я возьмусь за работу ночную,И пускай их до белого дняОбнимаются напропалую,Пьют вино, кто моложе меня.Что мне в том? Непочатая глыба,На два века труда предо мной.Может, кто-нибудь скажет спасибоЗа постылый мой подвиг ночной.Арсений Тарковский* * *Я соскучился по книгам с сотнями закладок, даже по уже написанному: свежим глазом лучше править, вставлять или изымать стихи, подбирать уёмистые слова и вообще делать все то, что называется творчеством. И нет смысла заигрывать с читателем: как только начинаешь писать на публику, ты пишешь иначе, а люди сразу чувствуют – нет, не ложь – некий наигрыш, что ли. Происходит незаметный сдвиг в душе, и автор становится другим, непохожим, лучше, чем есть он на самом деле.
Он для пользы нашей вящей,Старых истин строгий тон.«Ни на что не годен спящий», —Говорил мудрец Платон.А мудрец ветлужский МитрийИ поныне говорит:«Ни на что не годен хитрый,Пусть весь мир перехитрит».Лечат беды три лекарства,Держат счастье три кита:Нрав, не знающий лукавства,Простота и доброта.Виктор КочетовБуду следовать этому совету.
* * *По вагону метро медленно продвигается сквозь терпеливую толпу молодой парень, прихрамывая на одну ногу, Я не расслышал, что он излагал вначале просящим тоном – то ли на операцию, то ли дом сгорел, то ли похоронить кого-то, Когда он проходил мимо с открытой для денег сумкой, я внимательно рассмотрел его: широкая спина, сильные руки и глядящие в никуда глаза, По всему, он не милостыню просил – он работал, Парень подошел к двери, чтобы на остановке перейти в следующий вагон, но через стекло увидел двух увлеченно разговаривающих милиционеров, Он резко развернулся и ушел к противоположной двери, Теперь мои сомнения отпали.
И все же как я ни был мал, а в память врезалось навеки, как милостыню я подал впервые нищему калеке, как, увидав его едва у грязной рыночной ограды, я вспомнил мамины слова, что за добро нас ждет награда, Да и не только оттого тогда сошлись у нас дороги, Я просто пожалел его за то, что он такой убогий, за то, что зябко он глядел, за то, что солнце грело крепко, И все копейки, что имел, я бросил в сморщенную кепку, Монеты звякнули на дне, они пошли на дело, верно, Так отчего же стало мне в тот миг не радостно, а скверно? Так, что я бросился бежать, сквозь годы убежав настолько, что милостыню подавать теперь не стыдно мне нисколько? (Диомид Костюрин),
Видать, разные бывают инвалиды. Разве нельзя с больной ногой, но здоровыми руками заработать себе на хлеб? Вы же читали раньше в книге исповедь инвалида «Господь прочтет мой дневник»? А этот?… Не дай Бог, жизнь сведет с ним в одной упряжке идти, Захромает, как есть захромает и всю тяжесть на тебя положит, Не подавайте таким, братья! Сберегите свои трудовые, потом заработанные копеечки на истинно благое дело. Помните, апостол Павел наставлял: «Пусть милостыня вспотеет в руке твоей»? Много их развелось сейчас, захребетников организованных, по сути своей бандитов, которые не ножом орудуют, а давят на жалость нашу извечную русскую – и получают, делят и снова бродят по людным местам слезы слюнями размазывать. Как-то подошел ко мне неважно одетый человек попросить на хлеб, но я предложил накормить его в ближайшей харчевне. А он обиделся и пропал.
В другой раз я кошелек нашел с пятьюстами рублями, был соблазн присвоить, но уже и опыт имелся весьма болезненный; я опрометью к батюшке и в его ручки отдал – он-то знает, как ими по-божески распорядиться…
Инвалид
Солнце в знойном костре догорает,Над рекою осока шуршит.Без ноги, на костыль опираясь,Он духмяный покос ворошит.В неуемном рабочем порывеБьются грабли о землю крылом,Перед ним придорожная иваНаклонилась в поклоне земном.И ни вздоха, ни жалобы горькой,Только пот на рубахе рябой.…Мне на двух в жизни сделать бы столько, Сколько сделает он на одной.Анатолий КовалевБаллада о справке
По непраздничным дням он встает спозаранку и, приладив протез, еще годный вполне, отправляется в путь, чтобы вымолить справку об увечьях своих, что обрел на войне. Молчаливо сидит, ожидая приема, в коридорах различных казенных контор, а потом опять ковыляет до дома, словно раненный вражеским залпом в упор. А потом ему долго-предолго не спится: вспоминаются цифры каких-то статей, неулыбчиво-строгие, хмурые лица и бездушные лица чиновных людей… Ведь понятно же все даже с первого взгляда: человек без ноги, да и шрамы видны, награжден орденами – чего ж еще надо, чтоб законно признать инвалидом войны? И, однако же, нет: «Предъяви документы. Подтверди достоверность полученных ран…» Терпелив пациент, но бывают моменты – разражается гневом солдат-ветеран: «Ну а этот протез или эти вот шрамы, разве это не довод для чуткой души? Да и можно ль представить, что мы, ветераны, ради личного блага способны ко лжи? Разве думали мы, коль останемся живы, что когда-то наступит такая беда? На войне ведь сгорели не только архивы, но и сами хранившие их города. Защищая родное свое государство, разве ведали мы в сорок пятом году, что придется просить о деньгах на лекарства, чтоб хоть что-то осталось еще на еду? Признаю: виноват – совершил я промашку… Госпитальная запись была мне дана, но пропала казенная эта бумажка, что не редкость в суровые те времена. Ведь известно же всем, что в военные годы, как немалое время и после войны, нашей главной заботой были не льготы, а работа во имя спасенья страны…»… Но чиновники глухи к таким аргументам, продолжают, как прежде, беседу вести: «Повторяем: для справки нужны документы, Вот инструкция, это вот номер статьи…» И не важно им то, что вздыхает он горько и смятенно
