Между тем приближалось время, когда Танкреду так или иначе пришлось бы выдержать дорогу: четыре дня спустя Арнут’хар передал нам, что караван продолжит свой путь. Лично я предполагал, что они собирались двинуться еще раньше, но, чтобы не ухудшать состояние нашего друга, мудрецы решили отложить отбытие. Не обязательно быть ясновидящим, чтобы догадаться, что Арнут’хар не одобрял это решение, которое, объективно говоря, навлекало опасность на весь караван.

С лагеря снимались утром. Тогда я и смог увидеть, как атамиды используют «кад’уис» – так они называли гигантских ящериц, поразивших меня девять дней назад. Эти миролюбивые создания, длиной более двенадцати метров и высотой более полутора, имеют широкую и очень плоскую спину, что при наличии правильной упряжи позволяет нагружать на них огромное количество скарба.

Кстати, атамиды старались по мере возможности ставить поверх поклажи сиденья или же располагать ее так, чтобы можно было без труда на нее усесться, а потом залезали на спины кад’уисов. Таким образом все упакованные пожитки, составлявшие походный лагерь, и бо́льшая часть самих атамидов через несколько часов оказались на спинах восемнадцати гигантских ящериц, которые и составляли тягловое поголовье каравана.

Впервые увидев этих животных, я высказал гипотезу, что их спускающиеся с брюха длинные светлые волосы служат им для того, чтобы заметать собственные следы. Чему и получил подтверждение, едва они тронулись в дорогу. Атамиды, которым не нашлось места на спине одного из кад’уисов, шли перед животными, так что те стирали и их следы тоже.

Мы последовали их примеру и озаботились, чтобы багги ехали во главе каравана, причем гуськом. Что же до стыда, который я испытал из-за звучной отрыжки моторов этих чертовых агрегатов, когда они впервые въехали в лагерь атамидов, то он многократно возрос на фоне грациозного – и бесшумного – хода гигантских шестилапых рептилий.

Кад’уисы могли пройти двадцать – тридцать километров в день без всяких признаков усталости. Пекло альфы Центавра, казалось, нимало их не беспокоило.

Когда наступал вечер, атамиды разбивали лагерь с той же ловкостью, с какой утром сворачивали его. К тому же, будь то на одну ночь или на несколько дней, лагерь всегда восстанавливался во всех своих деталях и в той же форме ритуального рисунка: буквы W, вписанной в круг.

Однажды я спросил Си’кат о значении этого символа, но ничего не понял из ее объяснений. Какая-то сумбурная история про прямые линии, борющиеся против кривых, чтобы ночью поддерживать равновесие мира. Очевидно, хотя атамиды как будто не заморочили себе голову религией, как это сделали практически все народы Земли, они все же не избежали той печальной закономерности, которая заставляет все сообщества изобретать себе абсурдные мифы, предназначенные усложнить им жизнь.

В последующие дни мы постоянно были в пути. И хотя караван, бесспорно, прежде всего стремился уйти как можно дальше от армии крестоносцев, я мог только гадать о конечном пункте назначения. В сущности, я даже не знал, имеется ли он вообще, или же атамиды просто спасаются бесцельным бегством. Разумеется, спросить я не осмеливался; это могло быть расценено как желание получить утаиваемые сведения, а я ни за что не хотел рисковать той малостью доверия, которой мне удалось добиться.

Однако мы не могли до бесконечности оставаться среди атамидов. Мы тайно, но бурно обсудили это с товарищами, которые начали размышлять, какой во всем этом смысл. Сколько еще времени мы собираемся идти вместе с караваном и с какой целью? Все сошлись на том, что, прежде чем пуститься в долгое обратное путешествие, необходимо дождаться, пока Танкред окончательно выздоровеет, но с каждым днем этот аргумент становился все менее убедительным.

Поэтому, когда вечером пятого дня путешествия, после того как был разбит лагерь, один из мудрецов пришел объявить нам, что караван проведет здесь некоторое время, чтобы дать отдохнуть животным, я понял, что остальные откажутся продолжать путь и воспользуются случаем, чтобы отправиться домой. Я не мог упрекать их, ситуация действительно застопорилась. Пусть атамиды мирились с нашим присутствием, тот перелом, на который всей душой надеялся Танкред, так и не произошел. Братскими наши два народа не стали. Даже сама мысль объединиться с ними против армии крестоносцев казалась смехотворной.

Однако это не было провалом.

Конечно, изначальные замыслы Танкреда шли куда дальше, чем просто вступить в контакт, но тот факт, что этот контакт состоялся, уже сам по себе был успехом. Мы преодолели множество барьеров, чтобы добиться нынешнего положения вещей, и я надеялся, что, возможно, это лишь начало длительных отношений.

А пока я решил в тот вечер до конца использовать последние мгновения рядом с нашими хозяевами, и потому не отправился спать, а присоединился к тем из наших, кто грелся у костра в компании нескольких атамидов.

Правда, я заколебался, увидев, что Арнут’хар тоже здесь. С самого начала, даже не проявляя большей агрессивности, чем остальные, он ни разу не изменил свойственной ему природной подозрительности. Я отчетливо осознавал, что пока не будет доказано обратное, он продолжит считать нас шпионами или как минимум посланниками врага. Но у костра сидела Клотильда и некоторые мои друзья, а среди них – Танкред, и я решил, что не позволю своей нерешительности лишить меня их приятного общества.

Усевшись на лежащий прямо на земле ковер, я поцеловал Клотильду в шею и прижал ее к себе. Никто не вымолвил ни слова, все взгляды были обращены куда-то вдаль. Не решаясь нарушить молчание, я просто вглядывался в лица, размышляя об абсурдности Вселенной, годной лишь на то, чтобы порождать войны между народами. Мельком я отметил, что вполне привык к физическому облику наших хозяев, в том числе и воинов, несмотря на их пугающий вид, причем до такой степени, что чувствовал себя окруженным не атамидами и человеческими существами, а просто людьми. Интересно, а как остальные?

Через полчаса многие из-за холода покинули нашу компанию и вернулись в палатки. Даже Клотильда сдалась и отправилась в тепло синтетического убежища, правда предварительно поцеловав меня и посоветовав побыстрее присоединиться к ней. Вскоре у огня остались только Танкред, Арнут’хар и я.

Я растянулся на ковре, вглядываясь в звездное небо и развлекаясь тем, что придумывал центаврийские зодиакальные созвездия. Однако вместо ожидаемого удовольствия от маленькой игры я вдруг почувствовал тоску, столь же внезапную, сколь и странную. Лежа на поверхности незнакомой планеты, в темноте глубокой ночи и полной тишине дикого мира, я реально ощутил, как далеко я от дома. На краткое мгновение мне даже показалось, что я сейчас упаду в звездную пустоту. Я вытаращил глаза, осознав, что получил слабое представление о муках, которые должен испытывать в своей Камере забвения несчастный Косола – жертва военного тоталитаризма, про́́клятая душа религиозной нетерпимости.

– Придите…

Я приподнялся на локте и посмотрел на Танкреда.

– Это ты… – начал я, но тут же осекся, поняв по его выражению лица, что он тоже услышал зов. Мы взглянули на Арнут’хара, который невозмутимо вернул нам взгляд, и тут до нас наконец дошло.