Ультиматум этот Витовт отверг сразу, ибо выдача Тохтамыша разом разрушила бы все его дальние замыслы. Но теперь в сознание его проникла скользом нехорошая мысль: а может быть, договариваться стоило с Темир-Кутлугом? Быть может, ежели он отказался бы от русского улуса в его, Витовтову пользу…

По-прежнему гладкое, без морщин, желтоватое лицо монгольского хана пряталось в глубине шатра, за спинами ближайших сподвижников литовского князя. Когда-то давным-давно разбитый ханом Урусом Тохтамыш так же вот ждал своей участи в шатре Великого Тимура, а послы Уруса требовали его выдачи.

«Я не выдаю своих друзей!» – хмуро ответил тогда Витовт на требование Темир-Кутлуга. Он и сейчас ответил бы то же самое, и все-таки… И все-таки разбитый Тимуром, потерявший трон, не выигравший за всю жизнь ни одного сражения Тохтамыш был безопаснее Темир-Кутлуга!

Витовт прячет клятую грамоту, подымает голову. Вводят послов.

Татары кланяются. Подносят подарки. Главный из них, оправляя негустую бороду, подает грамоту и говорит громко, по-русски, как бы повторяя слова хана:

– Зачем ты на меня пошел? Я твоей земли не брал, ни городов, ни сел твоих не грабил, я снова предлагаю тебе мир!

На войлочный ковер перед Витовтом кладут, слегка развернув, увесистый сверток золотой персидской парчи, ставят серебряные, украшенные бирюзой, узкогорлые сосуды, кладут отделанную рубинами хорезмийскую саблю.

Витовт, начиная говорить, тщательно изображает гнев. Он требует полного подчинения себе татарского хана, выплаты даней и прочего. Послы выслушивают его на удивление сдержанно, приглашают Витовтовых посланцев в свой стан, обещают передать Темир-Кутлугу все требования великого литовского государя, намекая, что хан склонен будет их принять. Винятся, что не могут сразу, без повеления своего хана, дать литовскому князю удовлетворительный ответ. Витовт гордо отпускает послов. Он не ведает главного, того, что Темир-Кутлуг ожидает подхода войск Идигу и потому только затягивает переговоры с литвином.

В стан Темир-Кутлуга на другой день отправляются Спытко, Сендзивой Остророг и каштелян литовского великого князя. Они везут требования Витовта: признать его власть, назваться младшим братом литовского великого князя, выплачивать дань, на деньгах ставить его, Витовтову, тамгу, и прочая, и прочая. О Тохтамыше пока нет и речи. Возвращаются они довольные, пьяные, с целым стадом скота – коней, быков и баранов. Темир-Кутлуг, похоже, готов не только дарить воевод, но и кормить все литовское войско, лишь бы договориться подобру-поздорову. Кое у кого является мысль, что они и вправду смогут обойтись без боя. Однако с утра литовский стан подымается, свертывает шатры и продолжает медленное движение вперед, выискивая броды. Татарская же рать, зыблясь, сжимаясь и разжимаясь, движется вослед литвинам, не обгоняя, но и не отставая от медленного перемещения литовских дружин.

Послы привозят ответ хана, его жалобы по поводу того, что христианское войско продолжает двигаться вперед, и обещание исполнить все Витовтовы требования, лишь бы он не разорял ордынских владений и сохранил престол за Темир-Кутлугом. Послы снова привозят дары, пригоняют скот на прокорм литовского войска. Витовт сбит с толку, он не ведает, что вершить. Тем паче – броды найдены, подтягивается артиллерия, тюфяки и пищали готовы к бою, но – надобен ли бой?

Темир-Кутлуг сообщает очередным княжеским послам, что готов на все, он уже не поминает о Тохтамыше, он уже согласен отступиться от власти над всем правобережьем Волги и Крымом, он готов признать Витовта старшим братом, готов выплачивать дань серебром и скотом, да, по существу, уже и начал это делать, потому что блеющие и мычащие стада скотины, что гонят и гонят в литовский стан, больше схожи с данью, чем с обычными подарками при посольских переговорах.

Спытко из Мельштына, ставший полномочным послом Александра-Витовта, привозит, после очередной встречи с Темир-Кутлугом, просьбу подождать три дня. Ранее, де, хан попросту не в силах известить всех своих беков и, главное, склонить их к выплате дани. Себе Темир-Кутлуг оставляет едва ли не одно лишь право на престол в заволжской Белой Орде. Нелепо при такой ханской уступчивости рвать переговоры и переходить к боевым действиям. Ольгердовичи, Дмитрий с Андреем, нервничают. Неспокоен Боброк. Старый полководец не верит Темир-Кутлугу, но татары стоят табором спокойно, не пытаются уйти или зайти в тыл русско-литовскому войску, придраться как будто не к чему. Тем паче, польские паны уже торжествуют бескровную победу, пьют и напропалую хвалятся, обещая, в случае нужды, размазать по степи всю эту вшивую сволочь и рвань.

Рядовые ратники, гоняя коней на водопой, весело переругиваются с татарами, в свою очередь приводящими лошадей к водопою. Отдельные храбрецы доезжают аж до середины реки, кричат по-татарски и по-русски, подзуживая друг друга. Татары достают луки, шуточно грозятся подстрелить дерзкого, но не стреляют, все оканчивает на словесной перебранке. Вода дробится тысячью брызг, сверкает на солнце. Ленивые облака наползают на окоем и тают в молочной голубизне. С мирного неба льется песнь невидимого жаворонка. Крестьяне припутных деревень, не убежавшие в днепровские плавни, начинают украдом жать хлеб, готовый вот-вот осыпаться. Древняя, ежегодно повторяемая сельская страда кажет им куда важнее страды ратной, грубо вторгшейся в мирные труды земледельца.

Степным разливом вспыхивает алое золото вечерней зари. Отгорев и угаснув, подобные легкому дыму, истаивают далекие облака. Величественная, полная разговорами звезд синяя ночь подымается над спящим станом. Вдали, за рекою, мерцают, окутываясь едким кизячным дымом, татарские костры. И еще дальше, за кострами, за краем стана, невидимый Витовту хан Темир-Кутлуг, спешившись и припавши к земле (нукеры держат за повод его коня, почтительно отступив), слушает степь. Он содеял уже все, что мог, он только что не начал сдавать оружие Витовту, и сейчас лежит, припавши ухом к земле, и слушает, расцветая улыбкой. Земля едва заметно, чуть слышно гудит. Звук не сильнее комариного писка, но опытное степное ухо хана не ошибается: издали подходят к нему на помощь долгожданные тумены Идигу.

Из утра река еще повита туманом, с татарской стороны доносится резкий гортанный крик. Литовские сторожи спускаются к самой воде, слушают. Переглянувшись, рысят к шатру Витовта, медлят, не ведая, будить или нет великого князя. Но Витовт уже встал, он