свое оправдание, — и, должно быть, забыл, как обращаться с лошадьми.

На третий день он почувствовал себя очень плохо, и, хотя он боялся возвращаться в одиночку, в конце концов мне удалось убедить его, что, если ему дорога жизнь, ему лучше возвратиться сейчас же, пока он еще может идти. Он покинул нас, даже не извинившись, без всяких угрызений совести, и, по-видимому, был обеспокоен только тем, чтобы получить следуемую ему плату. Взгромоздив в седло свое большое, распухшее от пьянства тело, он повернулся ко мне и сказал:

— Будьте покойны, полковник, когда я приеду назад, я про вас ничего худого не скажу.

Больше мы его не видели. Позднее я слышал, что он добрался до Куябы пешком, потеряв маленькую лошадку в пути. О том, как он путешествовал в одиночку, он никому не рассказывал. Так или иначе, Батч стоил мне 600 фунтов; кроме того, он взял у доверенного миссионера в Куябе узел с моей одеждой, с тем, чтобы отдать ее на хранение в Рио, и присовокупил это имущество к своим доходам. Теперь я остался с одним Фелипе, в выносливости которого я был вовсе не уверен.

Продвигаясь на север, мы повсюду встречали радушный прием. Маленькие эстансии давали нам приют, снабжали нас продуктами, а лошадей — фуражом, причем с нас решительно отказывались брать деньги. В одном из таких мест нам сообщили, что наводящее ужас племя морсего живет всего лишь в десяти днях пути на север. Эти морсего — народ «летучих мышей», — как говорят, наибольшие варвары среди всех дикарей, обезьянолюди, ютящиеся в земляных ямах и выходящие оттуда только по ночам.

— Я знаю парня под Куябой, который побывал у них, — рассказывал мне один человек. — Он поднимался с экспедицией вверх по реке Шингу, их было десятеро, и девять из них убили. Ему удалось бежать, но морсего снова поймали его и лишь потому, что он приглянулся одной из женщин, оставили в живых. Долгое время он был в плену, но в конце концов ему удалось снова бежать. Он выбрал для этого дневное время, взобрался на дерево, потом, раскачиваясь, стал перескакивать с дерева на дерево, чтобы дикари потеряли его след. Они проследили его путь до дерева, но тут след кончался, и они просто не могли себе представить, куда он девался.

В ранчо полковника Эрменежилду Гальвао мне рассказали, будто вождь племени нахуква, обитающего между реками Шингу и Табатинга, знает про «город», где жили индейцы, у которых были храмы и обряды крещения. Тамошние индейцы рассказывали о домах с «освещавшими их звездами, которые никогда не угасали». Это был первый, но не последний раз, когда я слышал о неугасимых огнях, которые время от времени обнаруживают в древних домах, построенных во времена забытой цивилизации прошлого. Я знал о некоторых индейских племенах в Эквадоре, известных тем, что они по ночам освещают свои хижины посредством светящихся растений, но, мне кажется, это две совершенно разные вещи. Очевидно, древним был знаком еще какой-то неведомый способ освещения, и современным ученым остается лишь заново открыть его. Быть может, речь идет об использовании неизвестной нам энергии.

Скоро мы оказались недалеко от границ цивилизованного мира — тут уже можно время от времени видеть дикарей. Здесь, неподалеку от истоков реки Куябы, много прекрасных пастбищ, зато анаконды — настоящий бич этих мест. Почти в каждой впадине, заполненной водой, скрываются два или три таких чудовища, поэтому, приближаясь к рекам, необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Местные индейцы бесстрашно нападают на змей, прыгая в такие ямы по десятку человек за раз, и закалывают анаконд ножами. Для них это развлечение, но главное в том, что мясо анаконд считается очень вкусным.

Некий морадор — так называются здесь мелкие поселенцы — рассказал мне о своем необыкновенном приключении с бушмейстером. Как-то раз он отправился к ручью вымыть руки и напиться. Присев на корточки у воды, он почувствовал, как кто-то хлопнул его по плечу сначала с одной стороны, потом с другой. Он обернулся и, к своему ужасу, увидел над собой голову крупного бушмейстера, раскачивавшегося в воздухе. Не медля ни секунды, он бросился в воду и поплыл что было мочи прочь от берега. Змея не сделала попытки напасть или погнаться за ним, хотя эти существа считаются весьма агрессивными и часто буквально охотятся на людей. Возможно, их агрессивность ограничена периодом выведения потомства.

Мы продвигались дальше на север, в незнакомые места, пересекая открытые пространства, заросшие грубыми травами, и время от времени входя в невысокий кустарник, зачастую росший на болоте, что вынуждало нас делать основательные обходы. Мы взбирались на обрывистые крутые кряжи по узким тропам, протоптанным тапирами, или углублялись в северные леса, расстилавшиеся по низменным равнинам. Непрестанно шли дожди — в 1920 году они начались очень рано. Ночью и днем над нами бушевали неистовые грозы. Казалось, будто стихии старались прогнать нас обратно, да так оно и было на самом деле: мы не знали, что для путешествия по этим местам мы опоздали на целый месяц. Еще больше отравляли нам жизнь клещи, они кишели повсюду, и хуже всех из них были garapatas do chao. С утра до вечера микроскопические мушки облепляли наши лица, забирались под одежду и, если светила луна, не оставляли нас в покое всю ночь. Утром на рассвете они целыми кучками скапливались в гамаках. Укусы их не были особо болезненными, но вызывали раздражение, как от грубой шерстяной фуфайки, только значительно сильнее. Сам-то я был привычен к таким вещам, но Фелипе совсем извелся и слабел духом с каждым днем.

С нами были два пса. Один большой, рыжешерстный, неопределенной породы, его завещал нам Батч. Другой — чудесный пес с вытянутым корпусом, крепкий, также неизвестной породы, отвечавший на кличку Вагабундо[69]; он прибился к нам в Куябе. Вагабундо был удивительно умный и добродушный и оказывал нам неоценимую услугу, предупреждая об осиных гнездах, попадавшихся на нашем пути. Осы явно питали к нему слабость, и они были здесь самой различной величины — от размеров домашней мухи до чудовищ в полтора дюйма длиной.

Волы имели привычку при первой же возможности сходить с тропы и ломиться через подлесок, росший с одной стороны. При этом они задевали вьюками осиные гнезда, и разгневанные хозяева срывали зло на любом живом существе, находившемся поблизости. Вагабундо, которого привлекали интересные запахи, все время шнырял в кустах и неизменно принимал на себя главный удар. Как только раздавался его отчаянный вой боли, мы быстро делали обходное