Шрифт:
Закладка:
Иногда Гамильтон посещал публичные слушания по поводу то одной, то другой давней кровавой бойни и, будучи представителем полиции, частенько исполнял роль мальчика для битья. Горюющие семьи говорили о своем отчаянии, о том, как десятилетиями страдали, не находя ответа. Они не доверяли властям, полагая, что для этого нет оснований. Иногда они начинали выкрикивать оскорбления в его адрес. Обычно Гамильтон просто слушал. Это было частью его работы, и он испытывал огромное сочувствие к жертвам, чьи жизни разрушила война. Но порой он протестовал: «Во время совершения этого преступления я был ребенком. Я лежал в пеленках, – говорил он. – Я вам не враг».
Иногда исторические расследования были столь обширны и столь щекотливы, что они требовали совместной работы всех сотрудников департамента. В 2016 году началось новое расследование по делу Стейкнайфа. Возглавляемое Джоном Бутчером, главным констеблем Бедфордшира в Англии, оно потребовало усилий 50 детективов в течение пяти лет, а его бюджет превысил 30 млн фунтов. Бутчер признавал: «Правду непросто отыскать и из-за давности, и из-за самого характера этих преступлений».
Была причина считать, что ни Фредди Скаппатиччи, ни его британских хозяев никогда не привлекут за дюжины преступлений, которые они, по-видимому, совершали в сговоре. Скаппатиччи все еще скрывался, предположительно проживая под вымышленным именем в рамках программы по защите свидетелей, организованной тем самым правительством, которое сейчас начало против него расследование. Однако в январе 2018 года британская полиция нашла его. «Арестован 72-летний мужчина, – отчитался Бутчер, тщательно подбирая слова. – Сейчас он находится в тюрьме, местонахождение которой не объявляется». После допросов, длившихся в течение нескольких дней, Скаппатиччи освободили без предъявления обвинения. Вряд ли британские власти когда-либо раскроют тайны Скаппатиччи, потому что сделать это – значит признать, что в деле замешано британское государство.
Кроме того, Скаппатиччи был опасным человеком для прокурорского преследования: он знал о том, в какой степени мясники из «расстрельной команды» действовали с согласия или хотя бы при попустительстве правительства ее королевского величества. Для государства было крайне рискованно ставить Скаппатиччи в такое положение, оказавшись в котором, он был бы вынужден начать говорить. Как и его бывшие товарищи в ИРА, Скаппатиччи пользовался все тем же иммунитетом. Он слишком много знал о слишком многих людях. Возможно, у него где-то в сейфе было припрятано тайное досье, которое должно было бы появиться, если бы что-нибудь произошло с ним. Когда весной 2017 года умер его отец, в Белфасте ходили слухи, что Фредди тайно проскользнул в город, чтобы присутствовать на похоронах. Процессию возглавлял семейный фургон «Мороженое». Отличная возможность для ИРА свести счеты со стукачом. Но если он и был на похоронах, то никто его не тронул.
Если Скаппатиччи нельзя было преследовать за уголовные преступления, то ему можно было предъявить иск. В вакууме ответственности, созданном системой уголовного правосудия, частные адвокаты подписывали договоры с клиентами и вели гражданские дела. Семьи многочисленных жертв открыли судебные дела против Скаппатиччи. Люди в капюшонах, которых пытали во время интернирования, также начали легальные действия против своих бывших мучителей. В 2015 году в суд вызвали гуру контрразведки генерала Фрэнка Китсона. Теперь он уже был стариком, давно вышедшим на пенсию. В 2002 году он появился на мгновенье, дабы дать показания о событиях Кровавого воскресенья, превознося десантников-парашютистов (хотя те расстреляли 13 безоружных граждан) как «очень хорошее» подразделение, которое «было готово приземлиться на пятачок размером со шляпу». Но в остальном он вел тихую жизнь. Позже он помогал своей жене леди Элизабет Китсон с вдохновенной книгой, которую та писала о передвижном цирке, которым она владела в юности.
Женщина по имени Мэри Хинен вызвала Китсона в суд. Ее мужа в 1973 году убили лоялисты. «Никому нет дела, – сказала она. – Нас бросили. Мы ничего не знаем». В судебном иске Хинен потребовала, чтобы Китсон, как создатель стратегии контрразведки в ранние годы Смуты, ответил за то, что «безрассудно вовлек государственных служащих в убийство». Обосновывая уместность предъявления такого иска старику, Хинен, которой уже было 88 лет, сказала, что Китсон «на год младше» ее самой.
«Маленький генерал» отрицал все обвинения, указывая, что к 1973 году он уже покинул Ирландию. Он утверждал, что был просто войсковым командиром, не определял политический курс и не виноват в жесткой британской стратегии времен Смуты. И, запинаясь, добавил: «Мы никогда не поощряли использование военизированных структур».
* * *
Когда полиция и прокуратура возбуждали дела против бывших британских солдат, их обвиняли в «охоте на ведьм», в преследовании молодых людей, которые просто выполняли свою работу в трудной ситуации. Что касается обвинений в предвзятости, то генеральный прокурор Барра МакГрори говорил, что нет никакого «нарушения равновесия в подходе» и что расследования террористических злодеяний встречаются куда чаще, чем дела, возбуждаемые против государства. Но разве сам этот факт не говорит о предвзятости? Можно ли сравнить количество расследований убийств, совершенных республиканцами, с теми, которые совершены лоялистами? Даст ли такое сопоставление что-то, кроме однозначного ответа? Люди в Северной Ирландии часто говорили об опасности «иерархии жертв». Степень нарушения закона определялась не только характером самого преступления, но и вероисповеданием жертвы и преступника. Следует ли к государству относиться более снисходительно, потому что с юридической точки зрения оно имеет монополию на легитимное использование силы? Или, напротив, к солдатам и полицейским должны предъявляться более высокие стандарты, чем к бойцам незаконных вооруженных формирований?
По словам одного ученого, «идеальной жертвой» в период Смуты оказывался тот, кто сам не принимал участия в столкновениях, то есть обычный гражданин. Для многих «идеальной жертвой» являлась Джин МакКонвилл: вдова, мать десяти детей. Для некоторых других она вообще была не жертвой, а «опосредованным» бойцом, который сам определяет собственную судьбу. Однако, даже если допустить, что МакКонвилл была осведомителем, все равно не существует такой моральной системы, которая оправдывала бы ее похищение и убийство. Может ли степень восприятия трагедии зависеть от положения человека в обществе? Французский антрополог Клод Леви-Стросс однажды заметил, что «для большинства представителей человеческого вида на протяжении десятков тысяч лет понятие гуманности, включающее каждое человеческое существо на Земле, не существовало вообще. Отнесение к определенной категории заканчивается на границе определенного племени или лингвистической группы, а иногда даже и на краю деревни». Говоря о Смуте, нужно вспомнить о таком явлении, как засыпание оппонента встречными вопросами. Стоит лишь произнести имя Джин МакКонвилл, как кто-то спросит: «А как насчет Кровавого воскресенья?» Вы ответите ему, вас снова спросят: «А как насчет Пэта Финьюкейна? А как насчет взрывов в Ла Мон? А как насчет резни в Боллимерфи? А как насчет города Эннискиллен? А как насчет бара МакГерка? А как насчет…? А как насчет…? А как насчет…?»