Настало 4 сентября 1381 г. Прошел месяц со дня подписания Туринского договора. Во всех церквах Венеции уже отслужили благодарственные молебны, вознеся Господу хвалу за избавление от смертельной опасности и ниспослание героической победы (как сами венецианцы твердо решили относиться к произошедшему) над могущественным и беспощадным врагом. Уже начали строить планы по восстановлению Кьоджи. Чтобы эпоха соперничества и вражды между Венецией и Генуей навсегда ушла в прошлое, не хватало лишь одного. Венеция должна была исполнить свое обещание и вознаградить тех своих граждан, которые проявили особый героизм, щедрость или то и другое вместе и оказали республике выдающиеся услуги в час нужды. Наградой должен был стать самый драгоценный дар, которого тщетно добивались многие итальянские князьки, – место в рядах венецианской аристократии. Но даже тогда республика сочла нужным показать, что в это блистательное закрытое общество не допускают всех без разбору: каждый кандидат должен был пройти избирательную процедуру посредством тайного голосования. Хотя в тех обстоятельствах голосование во многом свелось к чистой формальности, надежные хронисты сообщают, что оно продлилось целый день и большую часть ночи. Трудно читать без сочувствия о торговце зерном по имени Леонардо дель Аньело, который в течение месяца содержал 150 наемников и по понятным причинам не сомневался в результатах голосования. Но по какой-то причине его не выбрали, и он умер от разрыва сердца.

Скольких еще соискателей постигло такое же разочарование, мы не знаем, но утром 5 сентября тридцать новых аристократов, держа в руках горящие свечи и сопровождаемые родственниками и друзьями, прошли торжественной процессией до собора Сан-Марко и отстояли обедню, после чего прибыли во дворец и были официально представлены дожу и синьории. За этой церемонией последовала регата и обычные празднества на Пьяцце; но больше всего горожан порадовало то, что среди этих тридцати оказалось несколько простых ремесленников или мастеров, таких же, как они сами. Венецианская аристократия на поверку оказалась не такой уж закрытой кастой.

Престарелый Андреа Контарини принял этих счастливцев лично: несмотря на тяготы, пережитые при осаде Кьоджи, он, по-видимому, оставался в относительно добром здравии. Продержавшись еще одну зиму, дож умер 6 июня 1382 г. и был похоронен, как ни удивительно, в клуатре монастыря Санто-Стефано, в простом саркофаге. Местность, где он покоится, в наши дни стала определенно нездоровой[190], и трудно избавиться от мысли, что Контарини, ставший дожем против воли, но так хорошо потрудившийся на благо своей страны, заслуживал чего-то большего и, уж пожалуй, не меньшего, чем его преемник Микеле Морозини, который умер от чумы всего через четыре с половиной месяца после вступления в должность, но удостоился такого надгробия (по правую сторону хора Санти-Джованни-э-Паоло), которое Рёскин назвал «самым роскошным из венецианских памятников готического периода»[191].

Морозини, богатый и твердо приверженный высоким принципам, наверняка стал бы превосходным дожем, если бы ему хватило времени. Не его вина, что он пал жертвой не только одной из регулярных вспышек «черной смерти», омрачивших вторую половину XIV в. в Венеции, но и недопонимания со стороны современников, которое по сей день пятнает его репутацию. Говорят, что во время кризиса в Кьодже, когда будущее Венеции казалось безнадежно мрачным, Морозини вложил огромные деньги в недвижимость. Почти наверняка он хотел поддержать цены на собственность и дух сограждан; когда его спросили о причинах такого, на первый взгляд, опрометчивого решения, он сказал: «Se quest a terra starà male, io non voglio aver ben» – «Если этой стране суждены бедствия, я не хочу процветать». Проблема, однако, в том, что в популярнейшей «Жизни венецианских дожей» Санудо эти слова приведены с ошибкой: «io ne voglio aver ben» – «я хочу на этом нажиться». Если бы он сказал именно так, у всех возникли бы серьезные сомнения, хватит ли у Морозини ума и совести править республикой. Его ни за что не избрали бы дожем, тем более что, по некоторым свидетельствам, его соперником был герой генуэзской войны, Карло Дзено.

Последнее обстоятельство заставило ломать головы многих современных историков. Высказывалось предположение, что Дзено не избрали из-за того, что он потерпел какое-то незначительное поражение незадолго до конца войны. Но куда более вероятно, что он попросту был слишком молодым (всего под пятьдесят) и энергичным. Затворившись во Дворце дожей и посвятив жизнь государственным церемониям, он лишь попусту растратил бы свои силы и способности. Гораздо больше пользы республике он принес бы на других должностях, и, как показали события оставшихся тридцати шести лет его жизни, так и вышло.

После смерти Микеле Морозини и с учетом того, что Карло Дзено по-прежнему не годился на роль дожа, выбор пал на некоего Антонио Веньера. Будущий шестидесятый дож Венеции служил капитаном на Крите, куда некоторое время назад переехала его семья, одна из старейших в республике. На протяжении трех месяцев государством правил совет регентов, и лишь 13 января 1383 г. Веньер возвратился на Риальто в сопровождении двенадцати аристократов, которых послали за ним на Крит[192].

По всем описаниям, это был суровый, жесткий человек с обостренным чувством справедливости. Когда его сын угодил на два месяца в тюрьму за какую-то дурацкую выходку[193] и тут же тяжело заболел, дож отказал ему в досрочном освобождении, чем заслужил почтительное восхищение и своих подданных, и позднейших историков (несмотря на то, что в результате юноша умер). Что до прочего, то внутренним делам страны он уделял не так уж много внимания. Но этого и не требовалось: в отличие от Генуи, которая быстро скатывалась в анархию, Венеция сохранила свою политическую систему в целости, несмотря на долгие шесть лет самой тяжелой войны за всю историю. Во всей Италии не нашлось бы государства, способного похвастаться такой устойчивостью. Внутренняя система управления работала как хорошо отлаженный автоматический механизм; все проблемы носили внешний характер. Поэтому Антонио Веньер с советниками занялся внешней политикой – укреплением позиций республики в Европе и на мировой арене.

Прежде всего предстояло воссоздать торговую империю. Потеря Далмации стала тяжелым ударом, но, по крайней мере на тот момент, с ним оставалось только смириться. К тому же Далмация никогда не была важным торговым партнером: Венеция ценила ее в основном как источник некоторых видов сырья (в особенности древесины и камня) и как базу для более далеких экспедиций: далматинское побережье изобиловало превосходными естественными гаванями, подобных которым не имелось на итальянском побережье Адриатики. Дальше к югу Венеция сохранила за собой пелопоннесские порты