Пусть возьмут его словопрения с фарисеями! Евангелисты в ряде отдельных, особо характерных случаев постарались по возможности ярче оттенить и показать духовное превосходство своего Иисуса над фарисеями и книжниками. Последние постоянно подбираются к спасителю, дабы испытать его и запутать в сетях своей раввинской диалектики, и постоянно при этом должны терпеть поражение и, побежденные ясностью его ума, с позором убираться восвояси. И все же во многих случаях тот способ, как Иисус отделывает своих противников, таков, что неизвестно, чему больше следует удивляться, — неосновательности ли и незначительности его возражений, или же наивности фарисеев, на которых производят впечатление подобные доводы.

Когда, например, ученики были уличены в субботу в срывании и лущении колосьев, и фарисеи ставят это в упрек Иисусу, он отвечает им: «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда проголодался сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам? Или не читали ли вы в законе, что в субботы священники в храме нарушают субботу, однако, невиновны»? Как будто срывание колосьев учениками в субботу как-нибудь можно было сопоставить с указанным поступком голодной ватаги воинов, которой, впрочем, иудейский закон дозволяет даже вкушение нечистого! И как будто жертвоприношения в храме в субботу принадлежали к числу запрещенных занятий[74]!

Другой раз саддукеи ставят Иисусу щекотливый вопрос, какому мужу будет принадлежать после смерти жена, поочередно выходившая замуж за 7 братьев. Иисус порицает их за то, что они не знают закона, так как на том свете не женятся и не выходят замуж, но пребывают, как ангелы на небесах, и он прибавляет: «А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам богом: «я бог Авраама, и бог Исаака, и бог Иакова. Бог не есть бог мертвых, но живых»? И слышав, — повествует евангелист, — народ дивился учению его». Но почему же? Неужели народ, на самом деле, в этих словах Иисуса увидел опровержение саддукейского взгляда, что воскресения мертвых не существует? А что бог является богом живых, это еще ничего не доказывает в пользу того, что жизнь не может угаснуть со смертью. А что ссылка на праотцов в данном случае была уместна, этого совсем нельзя сказать. Если же Иисус уличает саддукеев в незнании закона, то он, явно, забывает, что как раз по закону-то женщина никогда не переставала быть женой умершего первого мужа, совершенно безразлично, сколько бы мужей она не имела потом. Следовательно, как мог Иисус этим ответом привести к молчанию саддукеев, «зажать им рот», как переведено у Лютера?

Затем, однажды фарисеи, когда Иисус учил в храме, спрашивают его, какою властью он делает это, а Иисус сам задает им встречный вопрос: откуда было крещение Иоанново — с небес или от человеков? И когда они не решаются дать ему на это ответ, — между прочим, по весьма невероятным основаниям, — тогда он гордо отвечает им: «И я вам не скажу, какою властью это делаю», и таким путем уклоняется от их вопроса.

Самую большую победу, говорят, Иисус одержал над фарисеями тем, что спросил их, чей сын — мессия, а они ответили: сын Давида. Тогда он сказал им: «Как же Давид, по вдохновению, называет его господом, когда говорит: «сказал господь господу моему: сиди одесную меня, доколе положу врагов твоих в подножие ног твоих». Итак, если Давид называет его господом, как же он сын ему?» Эти слова, по евангельскому изображению, будто бы, привели фарисеев в такое смущение, что они ничего не смогли ему ответить, и ни один из них с тех пор больше уже не осмеливался его спрашивать. В действительности же весь запутанный и замысловатый оборот речи Иисуса заключает в себе общеизвестный софизм[75], так что поведение фарисеев можно было бы, в крайнем случае, объяснить себе их нежеланием продолжать далее спор с таким человеком, который делает им подобного рода возражения.

Да и, помимо того, в евангельском изображении фарисеи выступают в совершенно неправильном освещении. Эти преданные закону святоши, которые просят у Иисуса знамения для того, чтобы удостовериться в его мессианском посланничестве, в то время как закон определенно запрещает обращать внимание на знамения и чудеса лжепророка; эти главари, которые позволяют Иисусу величать себя лицемерами, слепыми, змеями и порождением ехидны и спокойно сносят такие оскорбления на глазах собравшегося народа, которые только в кармане сжимают кулаки, подумывают об умерщвлении Иисуса и в то же время позволяют ему учить в храме и синагогах, — конечно, все они личности не исторические, и притом это тем несомненнее, что ни один из них не охарактеризован точнее и не назван по имени, между тем как талмуд в своей передаче бесчисленных бесед и дискуссий раввинов с их противниками почти никогда не забывает сообщить имена соответствующих лиц. Мы уже видели, каково происхождение тех фарисеев, которые при всяком случае смолкают пред Иисусом и позволяют ему, так сказать, «бить себя по морде» или читать нотации; они происходят из книги Иова, где в 29 главе читаем: «Князья удерживались от речи; и персты полагали на уста свои; голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их. После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них. Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои», т. е. они жадно ловили словеса Иисуса, что евангелист переделал на то, что они делали это не для того, чтобы благодаря ему внутренне окрепнуть, а для того, чтобы погубить его. Во всяком же случае, у нас нет никакого основания «восхищаться» тем, каким образом Иисус выпутывается из сетей и западни своих противников. Его диалектика отнюдь не высокого пошиба, как это сразу же будет ясно, если хоть раз словопрения Иисуса с фарисеями и книжниками сравнить с тем, как в платоновских диалогах Сократ обезоруживает своих противников. О чем-нибудь «единственном в своем роде» в этом отношении у Иисуса, во всяком случае, не может быть и речи.

в) Изречения Иисуса о слабых и кротких.

К самым прекрасным чертам Иисуса обычно относят его близость к калым сим, его любовь к детям, его участие в судьбе самых Незаметных предметов в природе. И, конечно, это — трогательная и симпатичная черта в таком человеке, как Иисус, когда он дружески склоняется к самым слабым из