Слава Богу, в доме нашлась некоторая одежда. Сперва я носила Сашино старое платье и… прости, Саша, я пользовалась твоим любимым мылом и туалетными принадлежностями – других попросту не было. Но к зиме Сашино мне стало мало, и я носила одежду Юлии… Там, на даче, было невыносимо холодно, потому что дров осталось крайне мало, и мы до смерти боялись, что они однажды закончатся. Дороги все замело еще в ноябре, и временами нам казалось, что о нас попросту все забыли. Горничная моя уж пожалела сотню раз, что согласилась – но, видно, жаль ей меня было, беременную. Да и мело в январе невообразимо, а до ближайшей станции только пешком идти.

– Денис Васильевич не появлялся?

– Ни разу до самой оттепели. Я уж потом поняла, что и Николай не знает, где я. И сумела все-таки выбрать день в феврале, чтобы дойти до станции, купить билет и добраться в Петербург. Вернуться в особняк, сказать что-то тебе, Саша, я тогда не решилась. Да и смысла не видела. Но мне удалось найти Николая – в трактире, где он был завсегдатаем. – Елена вдруг зло усмехнулась: – я-то, дурочка, думала, он с ног сбился, меня разыскивая… а он сидел в обнимку с девицею и, право, так удивился моему появлению!

– Я искренне думал, что ты в Крыму, Елена, с моей теткой… – объяснился Николай, опасливо взглянув на Кошкина.

– Да, тебе было крайне удобно так думать, – не стала спорить она. – Я снова просила Николая мне помочь, снова надеялась на что-то… а он снова обещал, обещал… сказал, что займет денег у товарищей и наймет нам квартиру. А пока что мне, мол, нужно вернуться в Терийоки. Я послушалась, вернулась. И не видела после Николая еще очень и очень долго. Однако в апреле, в начале месяца, все-таки появился Денис. Срок подходил, и он приехал якобы с заботами о моем здоровье. Пообещал, что пришлет доктора, и дал распоряжение горничной тотчас, как малыш появится на свет, оповестить его телеграммой со станции. Доктор, однако, так и не приехал. Никто не приехал. Эта девушка, горничная, пыталась кого-то найти, хоть кого-то, кто мне поможет… но у нее не вышло. В тех местах в апреле еще почти что никого нет. А срок… это было семнадцатое апреля – подошел… Я уж потом поняла, что Денис надеялся, что я попросту умру в родах. Или, что ребенок умрет. Но мой мальчик родился живым. А сама я, хоть и была крайне слаба, все же успела несколько раз взять его на руки. Но все было тогда словно в бреду, я много спала и, когда очнулась в очередной раз, то увидела Дениса. Он сказал, что мой мальчик умер. И что горничная его похоронит. А я… поверила ему. Поверила и безумно обозлилась. И на него, и на мужа, и на Аллу Соболеву. Она не должна была поступать так! Не должна было предавать своего внука! Как она могла не понимать, какой монстр ее пасынок Денис?! Как?! И, едва я смогла стоять на ногах, снова поехала на Черную речку, чтобы обвинить ее во всем!

– Вы уже тогда замысли ее убить? – спросил Кошкин.

Елена мотнула головой:

– Не знаю… может быть.

– Где вы взяли трость?

– Горничную после визита Дениса я более никогда не видела… даже не знаю, что с ней. А потому пришлось справляться самой. И трость я купила сама в первой попавшейся лавке. Я с трудом ходила тогда, ноги не держали, подкашивались… Мы крепко поссорились с Аллой Яковлевной тогда, в апреле. Точнее, я выговорила ей все, что было на сердце. Обвинила в смерти внука. В том, что она не только моего мальчика загубила, но и собственных сына и дочь. Что Денис никому из них жизни не дает – а она будто бы не видит ничего… А после я выбежала из ее дома, как ошпаренная. Уже после поняла, что трость там и забыла. В гостиной, кажется. Но нет, тогда я не собиралась ее убивать. Я решилась на это позже, на холодную голову.

Саша плакала, крепко обняв малыша.

Сейчас она молилась только о том, чтобы Лена раскаялась – чтобы призналась, что нечаянно это сделала. Сгоряча. Но нет, подруга будто нарочно и всем на зло холодно выговаривала, как обдумывала и планировала убийство.

– Я полагала, – продолжила Елена, – что после всего Денис не позволит мне вернуться к работе гувернантки в его доме. Но, должно быть, он решил, что, раз я законная жена его брата, то меня следует держать поближе. И вскоре велел привести себя в порядок и возвращаться к работе. Я не спорила. На помощь Николая я уже не надеялась, так что мне и пойти, по правде сказать, было некуда. Я плохо помню, как я решилась на это – на убийство… Когда именно мне пришла в голову та мысль. Но однажды я вдруг четко поняла, что, пока мать Николая жива, от влияния Дениса ни мне, ни Николаю, ни Саше не освободиться.

– Вы полагали, что наследство ваша свекровь поделит между своими детьми? – спросил Кошкин.

– Я полагала, – мрачно улыбнулась Елена. – Точнее – не сомневалась в этом.

– И вы все спланировали?

– Да, мне казалось, я предусмотрела все.

– И действовать сразу решили тростью, которую оставили у Соболевой?

– Нет. Я помнила о трости, но думала взять молоток или что-то похожее, что найду на месте – то, чем смог бы воспользоваться Ганс. Прости, Саша… Сперва я решила обставить все, как нападение неизвестных, но подумала, что полиция начнет искать и, Бог знает, может, выйдет на меня. Нет, следовало указать на убийцу сразу – и никто, кроме Ганса, для этого не подходил. От Саши я узнала, что во вторник утром он увозит семью куда-то – и решила, что нужно действовать в тот самый день. А чтобы Ганс не вернулся раньше времени и не помешал мне, я задумала подлить ему лауданум, который видела возле кровати девочки, когда навещала их вместе с Сашей.

– Значит, в этом есть и моя вина… – чуть слышно молвила Саша. – Ты от меня так много о них узнала. Если бы я только знала, Лена, что у тебя на душе…

Елена едва ли не впервые за весь разговор подняла глаза на Сашу – и она тоже плакала, как оказалось. Но тотчас мотнула головой:

– Не вздумай винить себя! Я пользовалась твоим доверием, твоей наивностью, и только. В то утро вторника – помнишь, я сказалась