Шрифт:
Закладка:
И дедушка встает и идет смотреть программу «Время». Не такой он человек, чтобы ее пропустить.
Велосипед
Семи лет от роду дедушка уже был убежденным атеистом. Факт, скромный сам по себе, все-таки достоин внимания, если учесть последовательный, принципиальный характер дедушкиного атеизма. Документальное подтверждение тому — чудом сохранившийся среди бумаг детский рисунок. На нем цветными карандашами в острой карикатурной форме изображен служитель религиозного культа, стреляющий из пистолета. Чтобы не оставалось никаких сомнений относительно объекта изображения, рисунок снабжен подписью: «Поп стреляет из «нагана».
Было бы по меньшей мере наивным думать, что материалистические воззрения автора рисунка миновали довольно серьезные испытания.
Когда дедушка был маленьким, он страшно завидовал всем без исключения владельцам велосипедов. В городе Севастополе, куда дедушка приехал погостить к своему дедушке, он завидовал Жоре Тяпкину, сыну маляра товарища Тяпкина, писавшего вывески.
Вероятно, писание вывесок служило доходным занятием, потому что велосипед у Жоры был американский, марки БСА. Надежная машина с толстыми шинами, дополна надутыми воздухом. Ноги у дедушки еще не доросли до педалей взрослого велосипеда, но он согласен был прокатиться и на раме, лишь бы Жора предложил. Да куда там. Сын маляра, казалось, не обращал на дедушку никакого внимания. Для гордого владельца велосипеда дедушка был просто пустым местом, приезжим мальчишкой «от горшка два вершка», больше ничем.
Своим внезапным возвышением, приведшим в результате к дружбе с Жорой Тяпкиным, дедушка был обязан дяде Мише. Кто такой дядя Миша? О, это был военный моряк с крейсера «Коминтерн», и каждый умевший читать мог убедиться в этом по надписи на дяди-Мишиной бескозырке.
На улицу Карла Маркса, где дедушка переживал велосипедную драму, военного моряка привела любовь. Надо же было случиться великой удаче, что влюбился он как раз в соседку дедушкиного дедушки — пять ступенек от двери до двери. В жизни, если уж повезет, то одна удача манит другую. Для этого и понадобилось всего-то, чтобы соседки не оказалось дома и чтобы дедушкин дедушка, видя, как мыкается моряк под окнами, пригласил его к себе в полуподвал. С тех пор повелось: как дядя Миша не застает свою любовь — пять ступенек вниз, и он — словно в родной семье.
Что значит дружба военного моряка в городе, подобном Севастополю, если подобный город вообще существует на свете? Положи ее на одну чашу весов, а на другую велосипед, да хоть двадцать велосипедов, дружба все равно перетянет.
Чувствуете, к чему дело клонится? Не чувствуете?! А к тому, что Жора прозрел, он вдруг обнаружил, какое сокровище поступило в дедушкино распоряжение. Жора что — Жора только педали крутит, он покорный раб, слуга, рикша, Жора и подушечку к раме приспособил уже для совершеннейшего удобства и комфорта.
Дни мелькали с быстротой штакетника, когда смотришь на него с высоты мчащегося велосипеда, — и вдруг… Стоп, резкая остановка, окружающий пейзаж цепенеет на месте, как в известной детской игре «замри!». Что это было? В общем-то, пустяк, символический жест верующего, летучий взмах руки, оторвавшейся от руля, крестное знамение, тут же растаявшее в воздухе, замеченное дедушкой боковым зрением, самым краем глаза — они проносились мимо церкви.
Открытие, после которого дедушка не имел права ни секунды находиться на велосипедной раме. Речь шла об убеждениях. Он кубарем скатился на землю.
— Ты что? — спросил Жора.
— А ты что? — в свою очередь спросил дедушка.
— Я — ничего.
— Ты что, верующий, что ли?
— А что?
— А то… — дедушка отряхнулся и зашагал прочь.
В тот момент, рассказывает он, перед его глазами стояла книжка про Джордано Бруно, читанная недавно. Дедушка представил себя на его месте, увидел черные сутаны, подступающие к огромной вязанке хвороста с пылающими факелами. Вокруг теснилась толпа, и дедушка ничуть не удивился, когда нашел в ней сочувственное лицо дяди Миши. Губы его шептали какие-то слова. Дедушка знал, какие. «Главное в жизни форсу не терять» — вот какие.
…Через войну, через всевозможные передряги перебрался листок с детским рисунком. Дедушка утверждает, что лицу священнослужителя, стреляющего из пистолета, он попытался придать черты сходства с Жорой Тяпкиным. Насколько это удалось, проверить сейчас невозможно.
Посещение кино
Когда дедушка был маленьким, кино тоже еще не успело вырасти. Оно тогда и разговаривать не умело, кино, но уже много чего хотело сказать. Оно отчаянно жестикулировало, надо полагать, от полноты чувств и от желания сказать все, что его волновало.
Обычно в кинозале возле экрана сидел за инструментом пианист, он назывался «тапер». Он помогал кино объясняться со зрителем, наигрывая различные мелодии — веселые или грустные, смотря по тому, что происходило на экране.
Такое вот было кино.
В городе Севастополе, где дедушка оказался в гостях у своего дедушки, в фойе кинотеатра «Ампир» перед началом сеанса показывали Тимошу Бакулина. Уже и одного этого было достаточно, чтобы посещение кинотеатра «Ампир» стало событием запоминающимся. Что же говорить об остальном!
Тимоша Бакулин работал в «Ампире» великаном. В его великаньи обязанности входило появляться на сцене перед публикой в черкеске с серебряными газырями, обхваченной наборным пояском, и в лихо заломленной набекрень папахе. Кинжал висел на боку у Тимоши Бакулина. Сапоги из тонко выделанной кожи, казалось, лопались на его мощных икрах.
В кинотеатр «Ампир» дедушка пришел с родной тетушкой и ее женихом. Жених оказался очень кстати: он взял дедушку на руки, и ему все хорошо было видно. Толпа почтительно взирала на человека-гору. А он глядел на толпу чуть снисходительно, как бы всем своим видом говоря: «Да вот, представьте себе! И ничего тут не поделаешь!»
Затем перед публикой появился директор кинотеатра. Он подробно рассказал, сколько и чего именно может выпить и съесть зараз Тимоша Бакулин. А также, какое необыкновенное количество сукна идет на его платье. И какой изумительной прочностью должна обладать мебель, выдерживающая массу его тела.
Тимоша Бакулин заметно смущался, отставлял в сторону ногу толщиной с колонну и упирался взглядом в пол.
В заключение директор предложил желающим из публики подняться на сцену и сопоставить свои размеры с великанской статью Тимоши. Директор, правда, и сам не выдался ростом, однако в его
