На другой день Киров выступил с горячей речью на митинге строителей. Казалось, люди воодушевились: бригады расходились по объектам, построившись в колонны, с боевыми песнями. Однако Киров с Чудовым вернулись в вагон озабоченные.

— Знаешь, Семеныч, тут на одном энтузиазме далеко не уедешь и дела за день-два не поправишь. Оставайся на строительстве до тех пор, пока не добьешься решительного перелома в работе. О ходе дел звони, телеграфируй мне ежедневно.

Было морозно, хотя снег еще не выпал. Вокруг Синявина чернели торфяные залежи, опоясанные голым лиловатым осинником.

Днем в Пятом административном поселке началось необычное оживление: люди куда-то спешили, торопливо шли по двое, по трое...

Пожилой человек в ушанке и дубленом полушубке остановил на скрипучем тротуаре белобрысого парня в распахнутой телогрейке и вязаной шапочке:

— Здорово, Кузин! Ты куда летишь?

— На Третий поселок собрался...

— Айда со мной — Киров приехал! У директора совещание...

— Ну!.. А пустят меня?

— Обязательно. Может, потом напишешь. Боюсь — опоздаем мы. Я ведь только из Мги приехал...

Человек в полушубке был Трофимов — заместитель секретаря парткома.

Когда они, приоткрыв дверь, протиснулись в просторный бревенчатый кабинет директора, там уже негде было присесть. Киров, в защитной гимнастерке, подпоясанный ремнем, стоял у большого директорского стола и говорил негромко, озабоченно:

— Недодача вами торфа, товарищи, грозит катастрофой ленинградской промышленности. Не сегодня-завтра может остановиться Пятая ГЭС. А это поведет за собой остановку ряда заводов, фабрик и городского транспорта. Потухнет свет в театрах и кино, перестанут выходить газеты. Ленинград замрет, погрузится во мрак...

Киров сделал паузу, окинул взглядом собравшихся и, переступив с ноги на ногу, продолжал:

— Я внимательно выслушал сообщение директора торфоразработок. Дела у вас плохие, и просвета не видно. А все, мне кажется, от того, что люди работают через пень колоду. Мы окажем вам помощь в снабжении продуктами и промтоварами, но и вы, товарищи, должны личным примером, горячим словом зажечь людей на погрузке. Сколько нас тут собралось? Человек сорок? Давайте-ка сейчас двинемся на болото и покажем торфушкам, как надо работать.

Киров снял с вешалки свою кожанку и стал одеваться. Другие последовали его примеру, и скоро все высыпали на улицу.

Остановили проходящий мимо порожняк узкоколейки, влезли в вагончики-платформы и двинулись в путь...

Состав остановился посреди торфяного поля. На штабелях из бурых торфяных кирпичиков, цветисто пестрея платками, сидели и лежали одетые в телогрейки торфушки. Их было человек полтораста.

Ближе к полотну узкоколейки на перевернутых круглых корзинах сидели и резались в карты несколько парней и пожилых мужчин.

Увидев, что с платформ спрыгивает начальство, они спрятали карты, поднялись.

— Здравствуйте, товарищи! Почему загораем? — послышался звонкий голос Кирова.

— Ждем порожняк, товарищ начальник.

— Порожняк прибыл. А с ним бригада адмсостава вам в помощь. — Киров повернулся к торфушкам. — Вот, женихов вам привезли, девчата. Давайте соревноваться! Кто отличится — получит премию.

Торфушки заулыбались, многие соскочили со штабелей, подошли поближе. Добродушие, зажигательная улыбка Кирова, простота и душевность удивили торфушек. Вперед вышла плотная женщина в полушалке с обветренным лицом, бригадир тетя Феля. Вскинула на Кирова большие строгие глаза:

— Отчего же не потягаться, ежели по-хорошему просите... Тут все больше покрикивают на нас да матюгами кроют, а вы с добрым словом...

Киров сурово взглянул на начальство и перевел взгляд на тетю Феню.

— Больше этого не будет... Так что же? Начнем?

— Айда, девоньки! — махнула рукой тетя Феня. — Разбирайте корзины. Авось не уступим мужикам.

Все бросились к корзинам, разбились по платформам, и работа началась...

Киров, сняв перчатки, засунул их в карманы и, облюбовав штабель, стал быстро бросать в круглую корзину кирпичики торфа, незаметно поглядывая на других. Когда корзина была полна, он вскинул ее на плечо, понес к платформе. Платформы были с высокими бортами. Киров привстал на цыпочки, но все же не смог опрокинуть корзину.

— А ну, парень, помоги! — кивнул он белобрысому пареньку, только опроставшему свою корзину. Тот подскочил, быстро опрокинул за борт корзину Кирова.

— Молодец! Ты что, из комитета комсомола?

— В газете «Торфяник» работаю. Кузин моя фамилия.

— Хорошо. Вот и напиши о сегодняшнем соревновании. Я ведь тоже когда-то работал в газете. Давай грузить на пару.

— Давайте, — обрадовался Кузин.

Стали работать вдвоем.

Начальство торфоразработок, поглядывая на Кирова, тоже старалось изо всех сил. Некоторые даже сняли пальто, работали в пиджаках, в фуфайках, в гимнастерках.

Тетя Феня, взобравшись на штабель, звонко крикнула:

— Глядите, девоньки, как мужики-то взялись! От них инда пар идет. Боюсь, кабы премию у нас не оттяпали.

— Небось скоро упреют. Куда им! — раздался певучий голос, утонувший в задорном смехе.

— Правильно, девчата! — приподнялся Киров. — Берите мужиков на буксир. Не давайте урвать премию.

— Не да-дим! — вразнобой ответили торфушки...

Киров поманил к себе начальника торфоразработок:

— Хорошо бы послать нарочного к кооператорам. После работы надо премировать лучших.

— Мы уже думали об этом. Будет сделано, товарищ Киров...

Часа через два на болоте не осталось ни одного торфяного кирпичика. Но состав еще не был загружен.

— Ша-ба-ш-ш! — закричал десятник простуженным голосом.

Киров, пошептавшись с директором и секретарем парткома, поднялся на бровку насыпи:

— Товарищи женщины! Минутку внимания!

Гомон, смех, разговоры оборвались.

— Товарищи женщины! Мы тут посоветовались и решили, что вы работали лучше мужиков. И вам присуждается премия.

— Ура! — гаркнул чей-то мужской голос. Его подхватили звонкие девичьи голоса.

Киров поднял руку, дождался, пока утих шум.

— За премией уже посланы люди. Но состав еще не загружен. Едемте на другой участок и там закончим дело.

— Правильно! Айда, девчата! — крикнула тетя Феня.

Все повалили к пустым платформам. Вскарабкались, поехали.

Киров и его спутники нарочно влезли на платформу, где было большинство торфушек. Те присмирели.

— Что-то вы невесело глядите, девчата, — шагнул к ним Киров, — заводите-ка лучше песню.

— Да мы не знаем...

— Уж так и не знаете?

— Не знаем какую... — поправила одна, что посмелей.

— Давайте ту, которую все поют, — сказал Киров, задорно улыбаясь. — Ну, подпевайте! — и лихо затянул:

Ты, моряк, красивый сам собою,

Тебе от роду двадцать лет.

И тут до десятка голосов подхватили:

Полюби, моряк, меня душою,

Что ты