Не было у меня больше ни славной лошади, ни именитого меча. Поэтому я взял бесславную кобылу и безымянный клинок, а страшный клеймор завернул в Рихов плащ, а то животина шарахалась, да и я тоже, и привязал за седлом. Перевесил сбрую, собрал чего смог да поехал дальше. Действовать, дышать, ехать. В итоге вышло по-моему.

* * *

Долго или коротко, но я оказался у Полумянной Отмели.

Береника не стояла, глядя в горизонт, не ловила рыбу шелковой сетью, не раскрашивала белые цветы. Она ждала у меня порога, как будто чувствовала мое появление.

–Врана,– сказала она.– С чем пожаловал?

Я спешился. Кобыла завороженно смотрела на море. Я ее понимал.

–Привет, Береника,– сказал я, млея. Все золото мира солнце щедро бросило в ее волосы. В глазах плескалось небо, отраженное в море. Спокойно смотреть на Беренику я не мог, поэтому тоже смотрел мимо.

–Я привез тебе редкую штуку.

–Ты меня всегда радуешь. Первое слово неудачного висельника?

–Мне повезло. Первое слово оборотня, расколдованного поцелуем.

–Ох ты. Уж ему найдется место в пророчестве. Что ты за это хочешь? Погадать тебе на картах, сказать судьбу, где соломки постелить, сказать, где та могила, по которой прошелся твой гусь?

–Нет, Береника, как всегда,– ответил я.

–За такое я добавлю тебе три года, Врана.

–Так оборотень-то королевских кровей. По ублюдочной линии, но по крепкой.

–Сколько ж тебе надо?– улыбнулась Береника, и я растаял, но поторговаться с ней – святое дело.

–Пять.

–Да разве что сам Государь волком обернется, а ты сам его расколдуешь!– засмеялась она. Склонила ко мне золотистую голову, глянула в упор серыми с морской синевой глазами. Ох, Береника. Да что ж ты делаешь со мной.

–Дай хоть четыре, а?

–Что ж, идет. Куда ты их копишь? Хоть бы раз сказал.

–А никуда,– соврал я.– Мне просто жить нравится.

–Зашел бы, Врана?

–Однажды ждать не будешь, а тут я скок на крылечко, бряк во колечко,– улыбнулся я ей.– Но не сегодня. Пора бы мне, не хочу Рогатую ночь в лесу ночевать.

–Все обещаешься,– сказала Береника.

Эх. Да что я тут скажу.

Я получил свои четыре года, попрощался с Береникой и выехал в холодное утро. Жаль, что так скоро. Но я надеялся вернуться с чем-то получше, нежели удивленный возглас Гестевальда.

Поднималось солнце, навылет пробивая лес сияющими копьями. Ярким зеркалом горела обледеневшая за ночь свежая луна. Лошадь без имени прянула ушами, ступая на дорогу. Пахло снегом и солью, я улыбнулся и в который раз отправился в путь.

* * *

…Что хочешь купить, Врана? Веревку, которая порвется, если на ней вешаться? Монету, что вор украл у вора, второй у первого, и так до седьмого вора? Зелье правды? Птицу с камнем в зобу, что будет целебен, если только она отдаст его по добру, коли год станешь ее кормить только гранатовым зерном?

Что хочешь продать, Врана?

Первое проклятие неудавшегося самоубийцы?

Монету, что первый вор украл у седьмого вора, ту, что безошибочно теперь предскажет любую удачу и неудачу?

Зелье, под которым человек солжет даже под зельем правды?

Безуй-камень весом в двенадцать гран, что излечит от любых ран?

То, о чем ты не знаешь, но что застанешь дома по возвращении?

Все что угодно.

О, сколько лет я занимаюсь этим. Сколько лет… За эти годы я накопил годы и годы. Тут купить, там продать, где выгадать, а где и сжульничать. Я занимался тем, что выторговывал время жизни годами напролет. Сначала мне было плохо, телесно плохо, легко оно не дается поперву – ни отдавать свои дни, ни чужие принимать. Тяжело, страшно, тошно, невыносимо, но… Но. Я привык. Береника слыла лучшей из пророчиц, Тетка-Чесотка – лучшей из колдуний, им часто бывало что-то надо, а часто бывало, что у них есть то, что надо кому-то. Вот я и покупал, и продавал, и с веселыми нагими ундинами менялся, что от моряков иногда получали диковины, про которые в наших краях только слыхали, а про некоторые – даже и нет.

Еще был Равн, слишком вязкий, и я перестал иметь с ним дело; была Эльга Синяя Рубашка, с ней я с некоторых пор не был дружен, а людей ее, что она посылала за мной, я закопал в землю Дунга. Ни слуху, ни духу, ни вестей, ни костей, как говорится. Я уж и сам не помнил, где кто лежит. Благо Эльга была далека, Дунг был велик, а для меня, если нужно,– больше, чем для нее.

Пожалуй, я мог бы жить дольше всех, кроме разве что Тетки-Чесотки, уж не знаю, сколько лет было у нее в запасе. Но я не собирался.

Я любил Беренику, и в ночь, когда она потеряла память, а с ней половину себя, горе мое и ярость так были велики, что Та сторона явилась на мой зов без посредников, напрямую.

Я куплю ее память обратно, закричал я, за любую цену. И когда ночь рассмеялась мне в лицо, бросив: «Тысячу лет»,– это был ответ «нет». Но слово – мостик между мной и Той стороной – было сказано. Слово имеет силу. Я не тянул за этот древний язык изо льда и тумана, хотя если б мог – вытянул бы тварь из тьмы на эту сторону.

Так у меня появился шанс. Скопить тысячу лет.

Поначалу тяжким трудом добывал я день-другой, неделю, изредка месяц. Но постепенно сделался лучшим купцом колдовских вещей, слов и событий.

Я стал богачом времени. Не каждый может сколотить себе денежное состояние, а уж еще меньше – такое, из сочтенных жизненных лет. Я интересовал и людских разбойников, так что часть своего пришлось потратить мне на вещи, что берегли мою жизнь. Вороний Грай был в их числе.

Я не стеснялся подгадывать, подталкивать, устраивать, как мне нужно. Наверное, с Гестевальдом стоило проявить мне больше осторожности, но заветная тысяча лет была близка, и я знал, что первое слово расколдованного крепко ценится у ворожей, расколдованного оборотня – отдельно, а уж если тот высокой крови – тем более. А Гестевальд происходил от династии Государевой, хоть прадед его был ублюдком, во всех смыслах, но кровь-то голубая текла в Гестевальдовых жилах. Оборотное зелье, приворотное зелье, ловкость рук… И вот первое слово оборотня, расколдованного поцелуем, у меня, я его носитель, по законам, уложенным обеими сторонами.

Почему я выбрал Дафну? Злая она была. Может, немного любви, пусть и такой, из бутылки, ей и не помешает. Да и Гестевальд к ней неровно дышал. Может, и сладится у них чего.

Так или иначе за несколько дней я выгадал два года прибыли.

Последние два года прибыли.

Я отмерил себе тысячу и один год. Когда я расплачусь с Той стороной за Береникину память, будет у меня еще год жизни, чтобы наторговать себе поболее. Теперь-то опыта у меня хватало. О том я не думал, тут не пропаду. Мне бы оплату довезти.