Рамодин усмехнулся:

— Это мятные капли. Но я мог бы накапать цианистого калия, и тогда бы все ваши доказательства полетели в тартарары.

— Бросьте шутить! Вы же понимаете, что я отвечаю за вас.

Он понюхал пузырек и успокоился.

— Так что ничего не обнаружено, ваше высокоблагородие, — снова доложил унтер.

— Это неважно. Попрошу вас одеться и пойти со мной, — приказал Рамодину Неплюев.

— А по какой же такой причине я должен идти с вами? — рассердился Рамодин. — В чем вы меня обвиняете?

— Об этом будет разговор в другом месте. А здесь, как я вижу, вы совсем не расположены к задушевной беседе. Прошу.

Отобрав у Рамодина шашку и револьвер, жандармы увели его с собой.

6

Когда я рассказал об аресте Рамодина Антону, тот нахмурился.

— Ротмистр Неплюев — мелкая сошка, — сказал он. — Судьбу Рамодина не он будет решать. Но на нервы Неплюев подействовать может. Как о Рамодине ты думаешь? Сильный парень? Выдержит?

— Коль до драки дело дошло, не подкачает. Судя по тому, как он держался при аресте, можно думать: дело пойдет хорошо. Вспыльчив только.

— Ничего, выровняется. Он в хорошую школу попал. Ну что же, раз Неплюев хвалится, что у него много листовок, нужно прибавить ему для коллекции еще одну. Ну-ка, записывай.

И он стал диктовать:

— «От комитета социал-демократической партии большевиков. Товарищи солдаты! За что вы воюете? За что льется невинная кровь рабочих и крестьян? Кому нужна эта война? Она ведется капиталистами и промышленниками, они наживают на ней миллионы, в то время как семьи ваши погибают от голода. Министры и члены царской фамилии — первые богачи в России. Ясно, что они будут поддерживать только помещиков и капиталистов. Власть в их руках, деньги тоже у них. Они что хотят, то и делают с простым народом. Они никогда не заключат мира, если вы не объединитесь и не станете дружно стоять за свои интересы. Создавайте в ротах свои комитеты, выбирайте в них надежных людей. Близок день, когда весь народ встанет и скажет: «Долой насильников, долой самодержавие, долой войну!» Объединяйтесь, товарищи, вокруг партии большевиков, которая борется за создание рабоче-крестьянского правительства...»

Утром, когда солдаты узнали об аресте Рамодина, они с возмущением спрашивали ротного писаря Сиво-Железо, за что человека арестовали. Сиво-Железо разводил руками и говорил, что в толк не возьмет, за что жандармы взяли офицера.

— Подпольные листы виноваты, — выкрикнул кто-то из подхалимов, прячась за спинами солдат. — Не иначе он их раскидывал.

— Это не он, — вмешался другой солдат. — Листы и после него разбрасывают. Я сам их видел.

— Где, где видел? — стал приставать к солдату оказавшийся в это время в казарме Темлянкин. — Покажи.

Но солдат хмуро молчал.

Красный, надутый, как индюк, Темлянкин бегал из одного взвода в другой, переворачивал постели, отыскивая листовки. Не найдя ничего, он исчез в канцелярии.

Прошло больше недели после ареста Рамодина. Ему удалось передать мне записку, которую я показал Завалишину.

«Доказательств против меня нет, — говорилось в ней. — Есть какой-то лжесвидетель — кто-то из жандармов. Говорит будто солдаты рассказывали ему, как я раздавал листовки. Наверное, повезут меня в округ».

10 февраля 1917 года прапорщик Брюнеткин со страхом и трепетом прочитал утром в ротной канцелярии приказ командующего военным округом генерала Сандецкого, что младший офицер 180‑го запасного стрелкового полка Михаил Григорьевич Рамодин «за преступную агитацию среди нижних чинов» разжалован в рядовые и отдан под суд военного трибунала.

— Да, дела, — вздохнул Брюнеткин, вытирая лысую вспотевшую голову.

— А тебе жалко? — ехидно спросил Темлянкин.

— Так скоро и до меня доберутся...

Темлянкин скрипуче засмеялся:

— А ты рапорт заблаговременно подай: доношу, мол, что сего числа я обалдел...

Темлянкин опять залился мелким смехом.

— Эх ты, офицер российской армии, — продолжал он, — тебе бы на левом клиросе петь, а не в армии служить.

— Да, хорошо вам смеяться, — оправдывался Брюнеткин. — Вы в университете учились, отец у вас полковник, есть кому заступиться, а я что — без роду, без племени, меня каждый может оговорить.

— Ничего, ничего, — покровительственно похлопал Темлянкин Брюнеткина по плечу, — ты безобидный малый. Не бойся, тебя не разжалуют. Таких начальство любит.

А Неплюев все искал свидетелей против Рамодина. Он где-то пронюхал, что солдаты рамодинского взвода конвоировали дезертиров и вели с ними вольный разговор. Зря, дескать, они страдают, что скоро, мол, будет конец господскому насилию и офицерскому беззаконию, начальство будет выборное, от народа. Неплюев взялся за солдат и дезертиров. Но и те и другие, будто сговорившись, отвечали одно и то же: знать не знаем, ведать не ведаем.

Глава пятая

1

События нарастали стремительно. До Немыйска давно уже стали доходить слухи, что в Петрограде и Москве, на фабриках и заводах, идут стачки и забастовки. Народ вышел на улицу, требует хлеба и немедленного заключения мира. Полиция пытается разгонять, но безуспешно: вызванные на помощь солдаты стреляют не в рабочих, а в городовых.

Все жадно прислушивались к этим слухам. Потом заговорили, что царь отрекся от престола. Почта, телеграф, газеты, не привыкшие к таким новостям, вдруг сразу онемели. Солдаты собирались кучками, горячо обсуждая услышанное, и при появлении офицеров уже не расходились. Да и офицеры старались, в свою очередь, пройти мимо солдат как-нибудь незаметнее.

В конце февраля, вечером, Завалишин и писарь из штаба Ушаков, который печатал листовки, пришли ко мне, чтобы обсудить последние события и наметить общую линию действий. Явилось и несколько солдат из разных рот.

— Вопрос один, — сказал Ушаков, — как нам быть? Ведь если в Москве и Петрограде революция, так мы должны тоже что-то делать.

Кто-то осторожно спросил:

— А если слухи окажутся ложными, а мы здесь устроим тарарам? Тогда что?

— Эка испугался, — сурово произнес солдат Антипов. — Мы не одни. В каждом городе солдаты. Мы встанем и там встанут — поди-ка подави!

— Выступать надо, товарищи, вот