– Пойдём, Феденька… нельзя нам тут долго…

Увы, что случилось с родителями, сёстрами, старой нянюшкой, что так и жила с ними все эти годы, – Лиза ничего не знала. Солонов-старший, говорили, пропал без вести в стрельнинских боях, где до последнего держалась гвардия; Анна Степановна, Надя, Вера и няня Марья Фоминична исчезли тоже. В Гатчино их никто не видел и ничего о них не слышал.

Фёдор молча кивнул Лизе, и они, так и не расцепляя рук, побрели обратно – к приводившим себя в порядок александровцам.

А пока брели, Лиза тоже рассказывала – как в самом начале, едва красные взяли власть, мать отправила её к Зине, в расчёте, что их не тронут. И действительно – на простую экономку, считай, прислугу, никто не обратил внимания. А вот за Варварой Аполлоновной пришли.

Точнее, пришли за Лизиным отцом, Корабельниковым-старшим. А маму забрали вместе с ним, и с тех пор они так и «сидели», как говорили теперь в народе. Слава богу, что можно было носить передачи, в «Крестах» их ещё принимали.

Занятия в гимназии, само собой, прекратились. Ученицы разбежались кто куда, а саму гимназию переименовали в «1-ю трудовую школу», и набирать туда стали уже всех детей с округи. Что, конечно, было правильно, учиться все должны, но…

Зине с Лизой удалось пристроиться там же учительницами. Хорошо, помогла сама начальница гимназии, Тальминова: безропотно перенесла все изменения, не моргнув глазом, встретила орду вчерашних уличных мальчишек. Учителей, правда, не хватало, и бывшая директриса (а ныне просто «старший преподаватель») немедля устроила своих же учениц наставлять детвору грамоте.

– Нам, по крайней мере, паёк давали… Можно было за маму с папой хлопотать…

Лиза не отпускали Фединой руки.

– Мы их выручим, честное слово! – вырвалось у Фёдора.

Лиза вдруг грустно и очень-очень по-взрослому взглянула на него.

– А я уже простилась. Молюсь за них, всё время молюсь, а вот внутри-то сидит оно, что… что всё…

– Не говори так!

– Да что ж «не говори», Феденька, милый… Знаешь, сколько уже вот так пропало без вести? Забрали в чрезвычайку – и всё, обратной дороги нет. Ты только не ругай меня, я верю, верю, я молюсь… но на всякий случай уже попрощалась.

Они шли, и Фёдор не знал, как утешать Лизу. Всё, что пришло на ум, – обнять её за плечи, и она тотчас доверчиво прижалась к нему.

…Когда солнце уже поднялось, а все валились с ног, когда в город вошли колонны дроздовцев, а противник в беспорядке отступил кто куда, по большей части – без затей к столице, к Аристову подбежал взмыленный вестовой со свежей повязкой на лбу:

– Господин полковник!.. Тут… вас просят…

– Что случилось?

Доброволец был «из новых», не кадет, не юнкер. Он не знал деталей и подробностей.

– Командира красных окружили. Хотят живым взять. Вы приказывали…

Аристов кивнул:

– Идёмте.

…Однако, когда они подоспели, всё уже почти кончилось. Вжавшись спиной в угол кирпичной стены, бессильно склонив голову набок, сидел немолодой офицер в красноармейской форме, присыпанный белой пылью от разбитой штукатурки. На правом боку расплылось уже большое тёмно-алое пятно.

В руке он всё ещё сжимал наган, но не похоже было, что собирался отстреливаться, – не осталось сил.

Вокруг застыли александровцы, в основном – бывшие кадеты.

– Что вы стоите?! – гневно начал было Аристов – и осёкся.

Раненый с трудом поднял голову. Взглянул полковнику в глаза, губы слабо скривились.

– Ямпольский, – выдохнул Две Мишени. – Ну и встреча…

– Аристов… –   слова давались Ямпольскому с трудом, получалось еле слышно. – Пришёл… посмеяться?

– Плохо же вы меня знаете, если и вправду так думаете, – ледяным тоном ответил Две Мишени. – Опустите револьвер, вас перевяжут.

– Чтобы… повесить?..

– Чтобы судить.

– И… потом… повесить. Поглумившись…

– Я бы вас казнил, Ямпольский, за измену присяге. Но судьбу вашу решит государь, не я. Опустите ре…

– Хватит, Аристов… возьмите… вот тут… в кармане… адрес… матери… отдайте… не хочу… у вас… болтаться…

Револьвер поднялся к виску. Дуло подрагивало – всё-таки рана Ямпольского была тяжела.

Грянул выстрел – и наган вышибло из ослабевших пальцев бывшего полковника.

Две Мишени опустил «браунинг».

– Судьбу вашу государь решит.

Но Ямпольский уже заваливался набок, силы его оставляли.

Ирина Ивановна склонилась над ним и почти сразу же выпрямилась.

– Преставился…

Аристов перекрестился:

– Хотя бы не сам. Хотя бы от этого греха уберегли…

Он расстегнул пуговицу нагрудного кармана, вытащил смятый и запечатанный конверт с полустёршимся адресом. Вздохнул, аккуратно спрятал.

– Отдадим матери, как он просил. И похороним. А пока…

А пока они вновь готовили эшелоны, расчищали путь. Варшавский ход разметало взрывом эшелона с боеприпасами, двигаться следовало по Балтийскому, но оттуда, со стороны Мариенбурга, вдруг донёсся длинный паровозный гудок.

Это было странно. Кому это потребовалось столь громогласно оповещать о своём приближении?

Вскоре появился и сам состав. Шёл он медленно, а над паровозной будкой колыхался трёхцветный русский флаг.

– Уж не хитрость ли это? – пробормотал Две Мишени.

Александровцы и дроздовцы вместе рассыпались вдоль полотна, подошедший наконец бронепоезд «Единая Россiя» грозно зашевелил стволами орудий.

Приближающийся паровоз совсем остановился. С подножки соскочили несколько человек, спокойно, без суеты, развернули два флага – бело-сине-красный и просто белый.

Две Мишени поднёс к глазам бинокль.

– Ба! Знакомые всё лица! – он изумлённо потряс головой.

Прямо по рельсам, закинув на плечо винтовку и высоко держа трёхцветный стяг, к ним шагал не кто иной, как Иван Тимофеевич Степанов, питерский рабочий с «Треугольника», тот самый, что командовал тамошней рабочей дружиной ещё до октябрьского переворота.

И сейчас он шёл навстречу Аристову, лицо серьёзно, но спокойно.

Приблизившись, остановился, вгляделся. Сделал знак шедшим вместе с ним – немолодым уже рабочим с винтовками.

– Никак твоё благородие Константин Сергеевич Аристов?

– Он самый, Иван Тимофеевич. Как видишь, вернулись мы. Хоть и не сразу.

– Вот мы потому-то к вам и направились. Дружина наша заводская в смуте не мешалась.

– Что, так завод и охраняли? – усмехнулся полковник Чернявин, тоже помнивший Степанова.

– Охраняли, – невозмутимо кивнул Иван. – Наш завод теперича рабочий! Буржуев прогнали, по справедливости устроим!

– Погоди, ведь это ж большевики так говорят!

– Так, да не так, твоё благородие. Мы, которые рабочие с умением, не подёнщики какие, не подсобники, посовещались и решили – инженеры нам надобны, и кассиры, и те, кто продаёт, и ещё много кто. Все важны. Я вот свои станки знаю, а без инженера всё равно никуда. А хозяину отдавать нечего. Лучше уж пусть в казну нас возьмут.

– Государь издал указы о рабочих союзах, – осторожно сказал Две Мишени. – Там многое есть,