Великий князь Александр Александрович, который не выражал особых восторгов по поводу предстоящей свадьбы. Он был уверен, что брак по расчету, а именно таким, по его мнению, только и мог быть династический брак, не будет радостным. Жениться надо непременно по любви. Лишь тогда люди будут по-настоящему счастливыми и создадут действительно крепкую семью. Какое же может быть согласие, если люди выросли в разных мирах? Правда, перед глазами был пример отца и матери, но это он воспринимал как исключение.

Никс прислал Александру подробное описание помолвки и своих чувств: «Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят также. Грустно быть так далеко в разлуке с моей милой Минни, моей душкой, маленькою невестою. Если бы ты ее увидел и узнал, то верно бы полюбил, как сестру. Я ношу с ее портретом и локон ее темных волос. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне. Как мы горячо целовались, прощаясь, до сих пор иногда чудятся эти поцелуи любви! Хорошо было тогда, скучно теперь: вдали от милой подруги. Желаю тебе от души также любить и быть любимому». Никто тогда не предвидел, что через несколько месяцев все изменится бесповоротно…

Дагмар теперь корреспондировала и Царю и Царице, своим «новым родителям», проявлявшим к ней неподдельную симпатию. Особенно выказывал расположение Александр II. Царь был рад принять в свою семью дочку Датского Короля, которая ему нравилась и своими душевными качествами, и своей внешностью.

Конечно, интересы Династии, престиж Империи, благо государства – это то, чем обязан дорожить и что обязан пуще глаза своего защищать русский самодержец. Александр II и дорожил и защищал. Но ему не были чужды и обычные человеческие чувства. Он, еще совсем не старый мужчина, питал большую слабость к молодым, живым девушкам, и копенгагенская принцесса была как раз из числа таковых. Эта симпатия никогда ни на йоту не выходила за рамки допустимого, но она существовала многие годы.

Дагмар, девушка развитая и чуткая, несомненно, ощущала повышенную ласковость и доброту, исходившие от Русского Царя. Она платила ему тем же. Минни не умела лукавить. Нет, она, конечно, была достаточно умна и воспитанна, чтобы знать, как себя вести, чтобы понимать, «что говорить», «кому говорить» и «когда говорить». Фальши же в личных отношениях не переносила.

У Принцессы с Царем быстро установились добрые, сердечные отношения. Она писала ему, как пишет любящая дочь любимому отцу. Когда на следующий день после помолвки Цесаревич Николай отправлял отцу письмо-отчет о происшедшем событии, его нареченная невеста вложила в конверт свое небольшое послание:

«Мои любимые родители! Разрешите мне добавить эти несколько строчек к письму Вашего дорогого сына, моего любимого Никса, чтобы выразить Вам то счастье, которые я испытываю в этот момент от того, что чувствую себя связанной с Вами столь дорогими для меня узами. Пусть Бог своей добротой поможет мне сделать его также счастливым, чего я сама желаю от всего моего сердца. Отдайте и мне немного той любви, которую Вы испытываете к Вашему сыну, и Вы сделаете меня тоже счастливой. Преданная Вам Дагмар».

Жених и невеста расстались в октябре. Она осталась с родителями. Он же продолжил свою поездку и должен затем был встретиться со своей матерью Императрицей Марией Александровной в Ницце, где та с младшими детьми намеревалась провести зиму. У нее были слабые легкие, и врачи рекомендовали ей пожить в теплом климате. Николай и Дагмар условились, что если все будет благополучно, то она приедет к нему в Ниццу. Пока же они писали друг другу письма, писали часто, объяснялись в любви, горевали от разлуки.

Перспектива безоблачной и счастливой жизни для Цесаревича и Дагмар неожиданно была омрачена. В начале ничто не предвещало серьезного и необратимого хода событий. Еще в апреле 1864 года, на военных учениях в Красном Селе под Петербургом, Цесаревич Николай Александрович упал с лошади и после падения ощутил страшный приступ боли в области поясницы. Он не придал тогда никакого значения этому, тем более что болезненные приступы вскоре прошли.

Врачи тоже не нашли ничего опасного в состоянии Цесаревича и прописали лишь несколько дней постельного режима. Однако уже через непродолжительное время состояние Николая снова ухудшилось. У него пропал аппетит, появилась бессонница, он стал быстро утомляться. Придворные врачи провели консилиум и пришли к заключению, что молодой человек должен пройти курс закаливания.

Во время путешествия по Европе летом 1864 года он пять недель провел в голландском городке Скевенингене около Гааги, где обязан был ежедневно совершать морские купания, невзирая на то что лето в тот год было очень холодным. Личный же врач цесаревича Н.А. Шестов (1831–1876) не только не прекратил эти водные процедуры, но настаивал на них во что бы то ни стало, хотя Николай с каждой неделей выглядел все хуже и хуже.

К концу «курса закаливания» он походил на живой скелет, обтянутый белой кожей. Именно тогда у Цесаревича развился тот туберкулезный менингит, который в конце концов и свел его в могилу.

В сентябре Николай Александрович вроде бы преобразился. Встреча с Дагмар и помолка, как казалось, вдохнули в него новые силы. Но уже в ноябре, в Италии, случился приступ тяжелого недуга. Причем боль в спине, то уменьшаясь, то усиливаясь, не отпускала несколько недель. Накануне 1865 года Никса с трудом препроводили в Ниццу, где ему прописали постельный режим. Отсюда ему выбраться уже не пришлось.

Во Флоренции и в Ницце царский сын скучал. Неделями даже на улицу не выходил. Матушка скрашивала одиночество, но она сама была плоха, быстро уставала, и виделись они всего по нескольку часов. Она жила на вилле Дисбах, для Никса сняли недалеко виллу Бермон. Здесь он и прожил последние месяцы своей жизни.

Никто не знал, что они последние. Всем казалось, что эта болезнь временная, что молодой организм ее непременно осилит. В том уверяли и разные «медицинские светила». Они не раз осматривали больного, диагностировали «простудный ревматизм» и не усматривали серьезной опасности. Николай Александрович сам в это верил. Но мало-помалу уверенность уходила. Тосковал. Очень хотелось видеть Дагмар, это было первое желание. Однако встретились только тогда, когда Никс находился уже совсем на «краешке жизни».

В конце марта в Петербург пришли сообщения, что положение Цесаревича Николая ухудшается с каждым днем. Царь вызвал сына Александра и сказал, что тому надо ехать в Ниццу. Сам обещал отправиться следом вскорости.

4 апреля, в Светлое Христово Воскресенье, Александр Александрович встал, как обычно, еще не было 8