Шрифт:
Закладка:
– Аня! Как вы?!
Оу. Аня – это сила, это вам не Анечка. Хотя и понятно, что пока я Аня так себе. Поэтому я решила ответить честно, что влюблена в него еще с одиннадцатого класса, и сказала, как есть:
– Писать хочу.
Он так обрадовался, будто это прекрасная новость. А когда вышел и пришла нянечка, я закричала. Потому что все вспомнила про пожар и Гаврика. Новой головой я вычислила, что инфаркт – это правильная цена. И мне надо было знать.
– Что?! – Виктор Палыч к монитору бросился, пикаю я пульсом или нет.
– У меня же, – а сама пальцы скрещиваю, – инфаркт же был, да?
Он выдохнул с облегчением – нет, обошлось. А я заплакала. Слезы стекали мне прямо в уши, а он и не знал, что ничего не обошлось. Если я выжила и лежу тут, дура безынфарктная, то Гаврик… И я стала скулить, чтобы мозг перестал представлять обгоревшего Гаврика, и, кажется, мне сделали укол. Или я сама выключилась.
А когда пришла в себя, больше не плакала, просто отупела как-то.
– Аня, – сказал Виктор Палыч. – Может быть, не время, но я стал волноваться, что могу вообще не успеть с тобой поужинать.
– Витя, – сказала я. – Найди, пожалуйста, кота. Того приблудного, рыжего. Я… посмотреть на него хочу.
Он даже уточнять не стал. Кивнул и ушел.
В качестве исключения ко мне ребят из части пустили, потому что они полдня у реанимации дежурили и не уходили категорически. Психиатр решил, ладно, поддержка, все такое. Я на них смотреть не хотела и не спрашивала ничего. Петрович сам рассказал:
– Все сгорело, Ань. Дотла.
И погладил меня по голове, а ладонь у него корябалась.
– Ты не поверишь, там такое…
– Не надо, – говорю. – Я не могу.
– Ань, ты дослушай. – И за руку взял. – Вся квартира в ноль. Вся! А в ванной пацан мелкий. И на нем – ни царапины. Там даже дверь не обуглилась. Очевидное невероятное! Статья, знаешь, какая на сайте висит? «Чудо Чернотопска»!
Тут я снова стала плакать, и они засобирались. Хорошие такие, команда моя. Потом пришел мой кардиолог, и вслед за ним просочилось это… чудо Чернотопска, халат до пят.
– Гаврик, – говорю. – Гаврик, Гаврик.
– Тетя Аня! Ты лежи, не вставай. Я у дяди Вити сам кота перевозьму. Только нам пока жить негде.
– Это ничего, Гаврик. Ничего, все образуется.
– А ты же волшебница, да?
– С чего ты взял?
– Ну… просто я по севшему телефону с тобой разговаривал. А потом подумал, как такое может быть?!
Последнее имя. Марго избавилась от него жирной чертой. Последнее, других не будет. И что же теперь?
Она встала, собрала камеру и штатив. Кот неподвижно застыл на барной стойке, Виктор тоже не шелохнулся, когда поверх собранных вещей лег патефон, а в баре повисла тишина. Ожидание стало выпуклым, с привкусом соли и сигаретного дыма, хотя никто здесь не курил.
– Так и уйдете? – спросил Виктор.
– Мне пора, – признала Марго.
Она остановилась возле столика. Бутылка лоснилась в рыжеватом свете, темная, словно наполненная нефтью. Нужно было только прикоснуться, но татуировки и без того пылали.
– Она действительно стояла тут со времен основания, – проронила Марго, не глядя на Виктора. – И ты не мог налить из нее никому. Потому что ее невозможно вскрыть, пока она не заполнится до краев.
Теперь она осмелилась взять бутылку в руки и, взглянув на просвет, убедиться, что густой темноты в ней стало до самой пробки.
– Почему нельзя? – сипло спросил Виктор.
– Потому что внутри – не вино.
Марго чувствовала, как раскаляется стекло, как приходит в движение чернота за ним. Что-то билось под этикеткой, что-то пыталось вырваться из тисков, но пробка прочно сдерживала этот напор.
– Тогда что же? – Бармен спешно плеснул себе в бокал виски, словно надеялся зацепиться за него как за якорь.
– То, на чем все здесь стоит. Ваша сила и ваша слабость. Слабость иссушает силу, сила вытесняет слабость.
– Кто вы такая?
– Эксперт по магическим печатям, – ответила Марго. – Да… Ваш город был запечатан пять сотен лет назад. С тех пор никто не может попасть сюда извне.
Виктор вытаращил глаза, кот разъяренно зашипел, будто понял каждое слово. Марго теперь не выпускала бутылку из рук, взвешивая и разглядывая подвижную темноту под стеклом.
– Тот, кто наложил печать, желал блага, – продолжила она, глядя на Виктора. – Ведьмы горели на кострах, их вешали и забивали до смерти камнями без справедливого суда. Тот, кто наложил печать, всего лишь хотел защитить уцелевших.
Неторопливо Марго приблизилась к стойке и осторожно, как будто та могла рассыпаться, поставила бутылку перед лицом бармена.
– Ни инквизиторы, ни полоумные святоши не могли добраться сюда, пока печать сковывала город. К тому же запертые ведьмы вынуждены были унять амбиции и не властвовать над теми, кто не владел силой. Печать научила их смирению, но времени с тех пор утекло уже слишком много…
Виктор завороженно разглядывал бутылку перед носом, угадывая в завитках тьмы свою собственную правду.
– Когда я приехала в ваш город, – продолжила Марго, – я опасалась одного. Смирение слишком долго сковывало силу. Если печать будет сорвана, им придется защищаться, придется столкнуться с новым изменившимся миром. Все равно что выпустить птенца, выкормленного из пипетки и никогда не знавшего воли.
– И вы можете… выпустить? – прошептал Виктор.
– За этим я и приехала. Но сперва необходимо было понять, хватит ли им сил.
Она вновь указала на бутылку:
– Здесь и впрямь ничего не осталось, ты помнишь? Те ведьмы, что бывали тут, – смирение почти задушило их силу, многие из них даже отказывались от инициации. Они противились своей сути!
– Так они и впрямь… ведьмы? – спросил бармен. – Все?
– Это место, – Марго обвела рукой низкий потолок и тусклую люстру, – не случайно. Оно как двойное укрытие – пускает только тех, кто признал в себе силу.
Виктор нахмурился, что-то осмысливая.
– А как же психиатр? Он ведь…
Марго пожала плечами. Как многого мы не знаем о первых встречных.
– И что же теперь? – Бармен крепче сжал бокал с виски.
Он побледнел и как будто усох. Даже в его усталой душе пробудилось что-то важное, трепетное, горячее. Он радел о ведьмах, он давал им кров много веков подряд и никому не отказал. Теперь же все то, ради чего он жил, грозило перемениться или вовсе исчезнуть.
– Она полна. – Марго взглянула на бутылку. – Дело за малым.
